Обычно, когда ищут прецедент нынешней ситуации, указывают на Карибский кризис 1962 г. Тогда я был слишком мал, чтобы его осознать.
Зато мне запомнилась другая, почему-то выпавшая из общеизвестной исторической летописи, — ноябрь 1983 г. Отчасти она затенена вскоре начавшейся фейерверком перестройки, но разверзшаяся бездна действительно не имела дна.
Что произошло? 23 ноября, после начала размещения американских ракет в Европе, представители СССР покидают переговоры по ограничению вооружений, проходивших в Женеве. Этому предшествовало резкое обострение отношений СССР и США после прихода к власти бывшего шефа КГБ Юрия Андропова. В марте 1983 г.Рональд Рейган назвал Советский Союз «империей зла», а 1 сентября, словно для подтверждения этой характеристики, советским истребителем был сбит южнокорейский самолет, погибли 269 пассажиров и экипаж.
Рейган назвал это «преступлением против человечества, который никогда не должен быть забыт», «актом варварства и бесчеловечной жестокости». 24 ноября генсек Юрий Андропов (которому оставалось жить всего два с половиной месяца) объявляет об увеличении количества ракет, нацеленных на США.
Привожу свою запись 26 ноября 1983 г. — и легко представляю, что то же самое я мог бы написать сейчас, почти через сорок лет:
Майкл Эпштейн, запись 1983:
«…Пало еще одно препятствие, отделяющее человечество от самоубийства. Переговоры окончены, оружие с обеих сторон выдвигается на передний край, и ничто уже не сдерживает их решимости уничтожить друг друга, а значит, и себя, и весь мир. Случится самоубийство — никогда не может быть определено заранее, но сама возможность его и готовность к нему означает конец огромного этапа человеческой истории, по сути, истории как таковой. То, что происходило раньше, так или иначе содержалось внутри истории, нынешние обстоятельства выводят за ее пределы. Даже если мы останемся жить, то будет уже не жизнь, данная человечеству от Бога или природы, а избранная самим человечеством и вобравшая ту полноту смысла, которая включает в себя сознательный отказ от смерти. До сих пор мы жили как дети, обладая жизнью как безвозмездно дарованное благо, которое никто у нас не отнимет. Конечно, существовала трагедия индивидуальной смерти, но человек имел перед собой перспективу бытия человечества, в котором и его ограниченная жизнь приобретала долгое и устойчивое содержание: то, ради чего он жил — дети, книги, страна, род человеческий, — останется после него. Теперь все это оказывается столь же бренным, как и сам человек: никто и ничто, не способное сохранить память, не переживет его.
Все человечество как будто сократилось до размеров человека, держащего в руках свою жизнь.
Не исключено, что такое состояние предсмертной готовности будет продолжаться достаточно долго, чтобы человечество привыкло к нему и, пройдя соблазн самоубийства, научилось держаться за жизнь. Но это заставляет по-новому ставить и решать все соотносящие жизнь с его содержанием проблемы. Человечеству придется выработать новую этику, метафизику, религию, которая позволила бы ему существовать, распоряжаясь орудием своей гибели. Теперь начинается эпоха испытания человечества на зрелость, способность выжить благодаря собственной воле и разуму, а не опекаемым внешним силам природы.
Ядерное оружие привело к тому, что если раньше смерть владела человеком, то теперь человек владеет собственной смертью.
Человечество подносит к виску револьвер. Нажмет или не нажмет на курок? Если нажмет, то мы сейчас переживаем последний момент, когда вся предыдущая жизнь, вся мировая история проходит перед нами словно в сознании умирающего. Если не нажмет, значит, в мозгу человечества выработалось новое мнение, оправдывающее необходимость дальнейшего существования. В ближайшие годы или, возможно, месяцы в жизни человечества — как секунды в жизни человека, размышляющего с револьвером в руке: «быть или не быть?»
Эта запись, перечитанная сегодня, вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, он утешает и обнадеживает.
Кто бы мог предполагать, в тогдашнем сгущении мрака, что через два года мир станет другим, а через восемь лет «империя зла» в тогдашнем своем объеме и могуществе прекратит существование?
Но возникает другое мнение. В СССР был разработан комплекс автоматического управления массированным ядерным ударом, который называется Мертвая рука. Даже после поражения страны эта система способна нанести ответный удар по противнику и гарантировать его ядерное уничтожение. Этой способностью поразить врага до смерти после своей гибели хвастаются и нынешние российские пропагандисты — и в данном случае нельзя им не поверить.
Путинский режим не имеет шанса на победу в мировой войне, если он захочет ее разрешить. Нет идей, перспектив, экономических ресурсов. Нет ни будущего, кроме прошлого, причем такого отдаленного, средневекового, что ему не выжить в XXI веке. Победить он не может, но уничтожить мир вполне способен. Ради чего? Ради куража? Триумфа живого всепобеждающего учения - понтократии ?
Понтократия пришла на смену идеократии как стратегия покорения страны и мира.
25 ноября 1983 г. Сотрудники предприятия во время митинга, поддерживающего заявление Генерального секретаря ЦК КПСС Андропова об опасности гонки вооружения. Фото: Юзеф Мосенжник, Владимир Репик / ТАСС
В советское время наивысше стояли идеи: коммунизм, социализм, марксизм, ленинизм, материализм — а кому сейчас нужны эти «измы»? Важны не идеи, а понты . Каждый понт – это еще одна демонстрация преимущества, выигрыш в азартной игре. Оскорбить врага, наплевать в суп соседу, похитить чужой секрет. Понт – единица криминальной воли. Еще один позор, причиненный «партнерам», еще одно издевательство над честным, оскорбление гордого, угроза слабому, унижение достойного. Из таких понтов – отличительных знаков криминальной гордости и куража – и строится вертикаль российских властей.
Понтократор – тот, кто правит с помощью понтов (не путать с пантократором – царем небесным в христианском богословии). Слово «понт» (от франц. Ponte — «понтер», «игрок», «картежник») в криминальном жаргоне имеет широкое значение: пускать пыль в глаза, обыгрывать с помощью надувательства, предъявлять знаки власти и социального престижа. Понтократор показывает чудеса ловкости, набирая понты, то есть регалии блатной чести, опуская всех соперников
У понтократора нет положительных средств для самоутверждения — никаких больших целей, идей, талантов, кроме опускания других.
Но нельзя сводить все к понтам — вернее, в этих понтах есть что-то глубже, что идет в такую бездну, что может закружиться голова. В фильме Федора Бондарчука «Сталинград», гламурно-официальном и малоталантливом, есть одна пронзительная фраза, словно вытекающая из другого уровня глубины. Немецкий капитан в исполнении Томаса Кречмана замечает: « с вами, русскими, невозможно нормально воевать, потому что вы сражаетесь не ради победы, а ради мести ».
Задумаемся о смысле происходящего. Если шанса на победу нет, остается месть как главная цель. Нравственное отличие состоит в том, что воля к победе диктуется верой, надеждой, любовью, а месть только ненавистью. В эпоху Второй мировой было ясно, во имя чего следует умирать, хотя и тогда ненависть к врагам таки преобладала любовь к социалистическому отечеству. Что же говорить о нашем времени! Во имя какой любви бороться? Или единственная цель — месть более свободным, предприимчивым, удачливым, имеющим историю, право, науку, технику, прорывы в будущее? И месть «братков» – «братьям», желающим стать частью этой истории?
Порой кажется, что политические термины, такие как тоталитаризм, либерализм, демократия, империализм, взятые из лексикона других эпох, уже прокручиваются вхолостую по отношению к современному (анти)миру. Для описания нынешней ситуации больше подходят термины в области психологии, метафизики или даже просто физики. Речь может идти об энтропии, о хаосе, о законах термодинамики, об общей теории систем. А еще точнее – о том, о чем писали:
Гоголь в «Мертвых душах», Чаадаев в «Философических письмах» (подписываемый «Некрополь», имея в виду Москву), Чехов в «Палате №6», Платонов в «Котловане» и «Чевенгуре» (где есть образ «мертвого брата», присущий человеку).Общее во всех этих произведениях представление о стране как о царстве смерти, где мало кто остался жив и отчаянно пытается спасти себя и ближних.
Напрашивается термин танатализация (от thanatos — греческий бог, олицетворяющий смерть): усиление инстинкта смерти в обществе, его преобладание инстинкта любви (эросом). Говорят, что мертвые хватают живых; и чем ближе они к могиле, тем сильнее хватка. "Мёртвая рука" - это не только система автоматического ядерного удара, это сила, влекущая живых в царство мертвых. Умирающее царство, уходя, готово громко хлопнуть крышкой гроба.
Кульминацию этой угрозы я уже пережил тогда в Москве, осенью 1983 г. Мне было тридцать три, у меня было трое детей, никто не хотел умирать. Теперь мои дети уже старше, чем я был тогда, а мои внуки старше, чем были тогда мои дети… Сейчас важно помнить, что через пропасть ноября 1983 г. вскоре был проложен мост, которым человечество перешло в ХХI ст. Не следует путать кульминацию с развязкой, необходимо легко перевернуть еще одну страницу тяжелой и толстой книги под названием «История».
Михаил Эпштейн , опубликовано в издании «НО»