СМИ: Родители остались в оккупации, чтобы легче было найти пленного сына

СМИ: Родители остались в оккупации, чтобы легче было найти пленного сына

Российская оккупация Запорожской области началась 24 февраля 2022 года, и на протяжении почти трех лет полномасштабной войны большая часть области остается под контролем российской армии.

Оккупанты захватили все крупнейшие города на юге и в центре региона. В это время эти территории оказались в информационной изоляции, поэтому о том, что там происходит, можно лишь догадываться на основании опыта оккупации других украинских городов.

Помимо обычного давления на население, россияне продолжают похищать людей, и их дальнейшая судьба обычно остается неизвестной. Из-за этого родственники пропавших часто вынуждены оставаться в оккупации, надеясь, что так им удастся найти близкого человека. Но действительно ли это помогает?

"Буквы" продолжают серию материалов об историях обычных украинцев, которые, к сожалению, оказались в оккупации и из-за разных обстоятельств мгновенно стали пленниками России. Их постоянно перемещают, выносят приговоры, они пребывают в условиях, которые не являются надлежащими для жизни, и не всегда информация о них официально регистрируется.

Так, в случае гражданского заложника Вадима Шевченко ситуация остается неоднозначной. Международный комитет Красного Креста подтвердил, что мужчина находится в российском плену, однако его точное местонахождение им неизвестно. Более того, российская сторона не подтверждает его содержание ни в одном из учреждений. Единственное, что известно со слов освобожденных заложников – Вадима могут часто перемещать.

Подробнее о том, какой была риторика россиян с момента оккупации Пологов, почему до сих пор неизвестны точные причины задержания сына, о поездках в «комендатуры», чтобы найти его, хронология перемещений, трудности получения свидетельств освобожденных, а также о возможных подозрениях и письмах с запозданием на полгода – "Буквам" рассказала мать Вадима.

– Елена, расскажите, каким был ваш сын в обычной жизни? Кем он работал, чем любил заниматься, возможно, имел какие-то конкретные планы на будущее, которые пришлось отложить из-за полномасштабной войны...

– Вадим родился в России, в Краснодаре. Но когда ему было три месяца, мы с мужем вернулись в Украину. Так что, по своим взглядам и ценностям – он вполне украинец. А вообще, мой сын – обычный человек, очень добрый и сочувствующий.

На момент полномасштабного вторжения он не работал, а по профессии является теплотехником. Ранее ездил на заработки в Польшу, а когда начался ковид, вернулся домой. Он увлекался футболом и гандболом, и не раз становился призером районных и областных соревнований. Это хобби с детства. Ещё сын очень любит животных. У нас дома, в оккупации, осталась наша любимица – лабрадор, которую он очень любил. Сам обучал её командам и всегда гулял с ней.

– На момент вторжения Вадим находился в Пологах, Запорожской области, которое оккупировали в начале марта. Каков был период, когда россияне только вошли в город? Насколько я знаю, там базировалось значительное количество их сил.

– Зашли они более-менее тихо. Тогда уже начали больше «гатить» по городу. Наше поселение расположено в низине, а россияне заняли позиции выше и стреляли оттуда. 7 марта 2022 года у нас был один из крупнейших обстрелов, потому что, стреляя, они запугивали людей. Первые две недели мы вообще почти все время сидели в погребах, не могли выйти во двор. Это все было очень близко к нам. У нас полквартала просто не осталось, дома были разбиты...

Когда бывало тихо, мы, конечно, могли отойти недалеко, но люди очень боялись, выходили с белыми повязками на руках. Без них было нельзя. Или белая повязка на руке, или, если ехал транспортом, белая лента на стекле авто, или на руле велосипеда. Вадим тогда жил с пожилым дедушкой, отдельно от нас, и вот они почти не выходили из дома. Если что-то было нужно, мы сами к ним ходили и приносили продукты.

– Вернёмся к моменту задержания Вадима. Насколько я понимаю, это произошло во время самостоятельной эвакуации. Расскажите больше об этом. Проверяли ли его документы перед задержанием, или это, возможно, было похоже на целенаправленное похищение?

– Да, Вадим выезжал с соседями. Но мы до последнего не знали, удалось ли им уехать. Вообще, в период с 2–19 марта в городе не было ни света, ни связи. Связь была только тогда, когда мы выходили на мост и с телефоном искали место, где «поймает». К тому же был комендантский час до 16:00, и вот все это время мы пытались дозвониться до него и соседки, но они были «вне зоны».

И только на следующее утро (Вадима задержали 15 марта) мы смогли позвонить соседке, и она рассказала, что моего сына задержали на блокпосту без каких-либо объяснений. Ей же сказали ехать, начали даже имитировать стрельбу автоматной очередью, угрожая, что если она не уедет – они сейчас их расстреляют. Она, конечно, была вынуждена уехать, ведь была со своим сыном, у которого инвалидность и, понятно, что она прежде всего спасала его.

Когда мы уже начали размещать объявления, спрашивая, видел ли кто-то или слышал что-нибудь о Вадиме, нам позвонил парень, который якобы ехал за ним в машине. Он рассказал, что слышал, как россияне целенаправленно искали именно «Шевченко Вадима». Позже позвонил ещё один человек и рассказал другую возможную версию задержания. У Вадима, так получилось, что с детства обожжены руки, есть шрамы, и, по словам этого человека, россияне посмотрели на его руки и заявили, что он вот точно готовил коктейли Молотова. Поэтому и задержали. Где правда – мы до сих пор не знаем.

– Когда впервые, с момента похищения сына, вам удалось получить какую-то информацию о его местопребывании? Его сначала удерживали на территории Пологов, или сразу куда-то ближе к Донецку? Потому что, насколько я понимаю, он не был сразу «официально задержан».

– Мы даже оставались в оккупации до сентября, потому что думали, что так будет легче найти сына. Или были варианты, что его вскоре выпустят, и мы должны здесь ждать его. Потому что были случаи, когда людей отпускали через месяц. И вот мы ездили в Токмак, в Мелитополь, обращались ко всем новым «комендатурам».

Через десять дней после задержания Вадима нам позвонил парень, которого тоже удерживали россияне. Он сказал, что Вадима определенное время держали на мелитопольском аэродроме. Мы буквально «ухватились» за эту информацию, взяли машину, нашли водителя, который согласился ехать, и отправились на аэродром.

Уже по приезду, к нам вышел военный и сказал, что будет разговаривать только с одним человеком. С ним тогда пошёл говорить мой муж и узнал, что Вадим действительно был на аэродроме, но буквально накануне его вывезли в Донецк. Туда мы уже не смогли найти способ добраться.

Позже от освобожденных из плена я узнала о его перемещениях. Из Донецка его перевезли в Оленовку, где он находился, пока туда не привезли наших ребят с «Азовстали». Потом его переместили в Таганрог, далее – в Ростов, Ряжск, Мордовию и, наконец, в город Пакино во Владимирской области.

Но это была информация по состоянию на ноябрь прошлого года. В настоящее время я не знаю, где он находится. Понимаете, даже если условно освобожденные из плена предоставляют какие-то свидетельства в Координационный штаб, нам об этом не сообщают. Говорят, что это нельзя передавать. Но было бы достаточно, если бы нам просто звонили и говорили, что он хотя бы жив, что есть какая-то весточка. Нет никакой обратной связи.

– Знаю, что через полгода после задержания Вадима, появилось видео, где он от своего имени подтверждает, что находится в плену. То есть, это было первым официальным подтверждением, так? Каким вы увидели своего сына на этом видео?

– Впервые я увидела Вадима через полгода на российском Телеграм-канале. Это была фотография, и в описании под ней говорилось о том, что моего сына задержали за диверсионные действия. Уже в октябре 2022 года мы увидели видео, где он сам говорит, что попал в плен, что с ним всё хорошо, он нас любит, и мы скоро встретимся.

На этом видео я заметила, что всего за полгода он похудел на килограммов тридцать... Ещё было видно, что он как будто что-то читает из подготовленного текста за камерой. Но, знаете, на этом видео он был более менее спокойный. Казалось, что он уже «свыкся» с ощущением того, что нужно как-то выживать в тех условиях.

Но то первое фото... Как только я на него посмотрела, то увидела просто напуганные глаза человека, которого загнали в угол. Я думаю, что эта фотография была сделана где-то через месяц после задержания, ведь когда он выезжал, он сбрил бороду, а на фото уже видно, что есть бородка. Однако, представьте, что опубликовали это фото только через полгода.

С того момента я больше не видела своего сына даже на фотографиях. И так же нет никакой информации от освобожденных пленных. И, в основном, это именно освобождённые военные, которые официально попали под обмен. Гражданских в настоящее время освободили очень мало – за два с половиной года их меньше двухсот человек.

– Как вы говорите, Вадима якобы задержали за диверсионную деятельность. Это всё, что в настоящее время известно? И есть ли информация, что это пока лишь подозрение, или уже официально начато дело? Ведь если так, то с вами формально должен был связаться назначенный адвокат.

– На самом деле, неизвестно ничего. В письме, которое получила из Минобороны России, там указано, что он задержан за противодействие СВО, находится на территории России, а третьим лицам информация о его местоположении не предоставляется. Обычно, мы получаем какие-то «отписки». Официальной информации именно о том, осужден ли он – такого нет. На момент апреля 2022 года, по словам земляка, который тоже был в Оленовской колонии, против Вадима ещё не было заведено никакого дела.

Фото: из российских ресурсов (за 2022 год)

– Елена, насколько мне известно, международный комитет Красного Креста подтвердил, что Вадим находится в российском плену. Влияет ли это как-то на его положение? Имеете ли вы возможность писать ему письма или получать информацию о его местонахождении?

– Несмотря на то, что Красный Крест подтвердил моего сына в плену, они его не видели и не знают, где он находится. Первое письмо от сына я получила 14 октября этого года. Он пишет, что с ним всё хорошо, что к нему относятся неплохо, кормят, медицинскую помощь оказывают – то есть, как по методичке. Далее спрашивает о нас, о семье, говорит, что скучает, перечисляет всех своих друзей...

Знаете, в письме им запрещено писать какие-то даты, но вот он додумался в конце письма написать: «Поздравьте дядю с прошедшим юбилеем». И чтобы вы поняли, юбилей был ещё весной. Так что я думаю, что это письмо было написано именно тогда. Второе письмо я получила 25 октября. То есть, то совсем ничего, а здесь сразу два. В этом письме он пишет, что получил моё письмо и что оно прибавило ему сил. Понимаете, во всех письмах он больше за нас переживает, где мы, чем занимаемся, говорит, чтобы берегли себя и дождались его... Тяжело очень это всё переживать.

– Давайте проговорим, в какие российские инстанции вы обращались, чтобы узнать информацию о сыне. Учитывая, что в разные периоды вы знали вероятное местоположение Вадима, была ли возможность найти кого-то на территории России, кто мог бы навещать его, делать «передачи»?

– Нет, такого не было. Его пребывание ни в одной колонии не подтверждают. Я лично звонила в колонию в Мордовии, но мне ответили, что такого осуждённого у них нет. Я говорю им: «тогда, возможно, есть неосуждённый». И на этом моменте бросили телефонную трубку. Ответ на все официальные запросы одинаковый – у них такой персоны нет. Это касается не только колонии в Мордовии.

Понимаете, в Координационном штабе было письмо, где освобождённое лицо указывало, что, вероятно, видело Вадима в октябре 2023 года в Пакино, Владимирской области. Но эту информацию я получила только в сентябре этого года. То есть отследить его перемещения невозможно – за этот год его могли перевезти ещё куда-то.

Мне известны истории, когда родственники, проживающие на оккупированных территориях, могут свободно ездить в колонии в Россию, точно зная, что их родственник находится там. Однако, когда они приезжают, им тоже говорят, что такого пленного у них нет. И ты ничего не докажешь, и никакие «передачи» передать не можешь. Именно с теми, кого уже вывезли на территории России – всё очень тяжело. Это звучит абсурдно, но проще, в этом случае, когда человек уже осуждён, и есть связь с адвокатом, через которого хотя бы можно что-то передавать.

– Елена, как вы сейчас? О том, каких действий в работе с вопросом заложников вам в настоящее время не хватает – вы уже проговорили. Вместо этого, как мать, какую помощь вы бы хотели ожидать от государства, когда ваш сын вернётся?

– В моём понимании, реабилитацией моего сына и всех освобожденных должно заниматься государство. Но в настоящее время относительно гражданских заложников ничего конкретного не прописано. Человек выйдет на свободу, ему, возможно, выплатят 100 тысяч, но являются ли это большие деньги сегодня? Особенно, когда из плена некоторые люди возвращаются лежачими, больными...

Должна быть надлежащая компенсация и сопровождение до полного выздоровления человека, включая помощь в оформлении документов. Люди должны понимать, куда им обращаться. Было бы хорошо, если бы, по возможности, также предоставлялась поддержка с трудоустройством, ведь за теми, кто пребывает в плену, редко сохраняют рабочие места.

Лично я нашла себя в помощи другим – сейчас работаю волонтёром. В родном городе я работала на заводе, и вот наш председатель правления, уже в Запорожье, организовал благотворительный фонд, где мы теперь продолжаем работать всей командой из родного завода. И если бы не эта помощь людям, я, вероятно, не смогла бы иначе. Мы ездим в прифронтовые села, привозим гуманитарную помощь. Когда взорвали Каховскую ГЭС, мы в течение года доставляли туда воду, потому что её вообще не было. 

Знаете, хотя бы так я смогла взять себя в руки, потому что понимаю, что прежде всего буду нужна своему сыну, когда он вернётся. И нужна ему здоровая, чтобы помочь восстановиться и как-то вернуть к нормальной жизни. В помощи другим теперь смысл и моей жизни. Как и в борьбе за освобождение моего сына.

Источник: "Буквы"