Российский шизофашизм – это симбиоз коммунизма и фашизма

Наверное, самой загадкой для многих свидетелей экспансии «русского мира» является идеологический эклектизм, когда несочетаемые на первый взгляд идеологии вдруг образуют устойчивые единения. Одним из таких творений является союз двух вариантов тоталитарных российских идеологий – коммунизма и фашизма.

Едва ли не самый либеральный русский философ Николай Бердяев одним из первых затронул этот вопрос в произведении «Истоки и смысл русского коммунизма», вышедшем на немецком в 1938 году, во времена разгула фашистской идеологии в Европе, и после эры сталинизма в 1955 году — русском. Он именует русских восточным народом, регулярно подвергавшимся влиянию западных идей, а те обычно усваивались в догматической, ортодоксальной, еретической и даже аскетической форме. Словом, россияне — апокалиптики и нигилисты, пишет издание НЕДЕЛЯ .

В их литературе постоянно кружит дух цивилизационной катастрофы, выпутаться из которой позволяет только предполагаемая чистота народа. Даже коммунизм у россиян приобретает восточно-тиранические признаки. Ведь единство империи держалось на принуждении, а не выработанном обществом действенных институтов. В России, как и в классических тоталитарных государствах, не слишком ценится личность, а проповедуется коллективизм.

Неспособная конкурировать за власть с государством русская интеллигенция напоминала религиозный орден со специально разработанной моралью нетерпимости и скатывалась в мессианство. А значит, боролась себе хотя бы символическую власть. Поскольку политика в России никогда не была общественным делом, им занимались чисто на уровне теории, а не практики. Теории, в конце концов, превращались в откровения, а не стратегии, по поводу которых возникали бы дискуссии.

Может показаться, что русский коммунизм произрастает из народничества. Однако, как следует из анализа Бердяева, больше всего в нем от фанатичного непримиримого начала, упорства, что позволяет родиться большевизму. Так, ипостась революционера-взрывника народовольца Нечаева выныривает в подобии чекиста Дзержинского. Бывшие народники стали защитниками пролетариата. Их преданность собственной идее сметала все возражения. Сколько бы советский марксизм ни называли научной теорией, относиться к нему требовали, как к вере.

К тому же, поскольку российская буржуазия, в отличие от западной, не была столь мощной, ленинский большевизм, свергнув монархию, сконцентрировался на разработке мессианской тотальной империи — милитаризованного полицейского государства с властью отдельной касты, провозгласившей диктатуру пролетариата. Эти люди претендовали на право управлять благодаря воле власти.

Задача заключалась в том, чтобы устранить всех несогласных, объявив их контрреволюционерами. А людям и не нужно было приучаться к повиновению – властный тотем всегда сакральный. Ленинский режим опередил диктатуру первой половины ХХ века. Муссолини и Гитлеру уже было на кого равняться. В то время как сталинизм уже полностью напоминает фашизм и национал-социализм (хотя различия следует видеть и между этими двумя идеологиями): тоталитаризм, государственный капитализм, русский национализм (хотя и маскированный под интернационализм), вождизм, молодежные милитарские организации и т.д.

В книге "Русский фашизм: традиции, тенденции, движения" (2001) Стивен Шенфилд показывает, что фашизация России - процесс давний. И следует начинать с подготовительных тенденций. И коммунизм, и фашизм отличались существенными отличиями — историческими и идеологическими. Да, фашизм квалифицируют как антимодерное движение, а в коммунизме, по крайней мере на определенном этапе, усматривают современные направления. Фашизм издает консервативное и реакционное направление: восстание против выродившейся современности, возвращение к золотым временам, раздувание величия нации и т.д.

Лидер штурмового управления Эрнст Рём настаивал: национал-социалисты должны порвать с философией, рожденной Французской революцией. Фашистский публицист Эдгар Юнг призвал положить конец многовековому западному индивидуализму. Нацисты преклонялись перед премордиальными ценностями феодального мира. Не феминистские идеи равенства, а культы молодости и мужества или, как писал Юлиус Эвола, «верильности и сакральности» должны играть решающую роль, ведь с ними легче отдавать свои жизни.

Фашисты очаровывались мифами, верованиями, ритуалами, мистицизмом, магией, «оккультными науками» (астрология, алхимия, сакральная география), а в Просвещении усматривали крах цивилизации, не принимая материализма, эмпиризма, рационализма. Шенфилд утверждает, что привычное понимание фашизма, тяготеющего к этническому национализму, требует расширения.

К примеру, есть фашизм в классическом определении (например, межвоенный итальянский фашизм). Есть фашизм, рассматриваемый с позиции так называемой палингенессии (миф о возрождении нации, расы, империи, религиозного сообщества). А есть фашизм в популярном смысле, связанный с агрессивными движениями, режимами. Поэтому фашизм следует рассматривать в более широком культурном контексте. С другой стороны, хотя современные фашистские идеи в России бурлят вокруг мультиэтнической евразийской империи, все равно, едва ли не самой главной доктриной остается «русский мир», а не «российский мир».

В конце концов, что же предшествует русскому фашизму? Можно начать с определенных тенденций XIX века, проявляющих протофашистские черты. Достаточно вспомнить унаследованную немецким историцизмом Гегеля и Ранке теорию «историко-культурных типов» Николая Данилевского, согласно которому история движется к санкционированному Богом высшему порядку. Собственно, он обосновывал существование панславистской, неовизантийской империи, простирающейся от Арктики до Средиземноморья.

Нельзя обойти вниманием и панславистскую православную позицию Константина Леонтьева с триумфом традиционных ценностей. А также черносотенные организации, пошибы «Союз русских людей» и «Союз русского народа». Их члены «поощряли» евреев к эмиграции лозунгами «бей жидов, спасай Россию!». В то же время, после большевистской революции в Европе, Китае, Маньчжурии и Америке появилось немало радикально настроенных российских эмигрантов. В целом, по мнению Шенфилда, русский фашизм отличается от итальянского фашизма или немецкого национал-социализма тем, что теснее связан с имперской риторикой, схожей с положениями русского коммунизма.

Российские фашисты не высказывались откровенно о биологическом расизме, а исходили из тотального дискурса православия. Поэтому их антисемитизм был не расовым, а религиозным. Позже в СССР евреев преследовали под лозунгом «борьбы с космополитизмом», а на склоне советских суток ширилась невоспитанная литература о «жидо-масонском заговоре».

С самого начала советская идеология создала смесь марксизма-ленинизма и русского национализма. Последний в этой смеси становится движущей силой. Это побудило Сталина назвать Вторую Мировую войну - Великой Отечественной, объявить россиян единственным народом победителем и восстановить подконтрольную секретным службам Русскую православную церковь. Эти тенденции сделали возможным развитие нынешнего русского фашизма.

С 1980 года о себе заявили — националистическое общество «Память» и антисоветские националистические диссиденты, пошиба писателя Солженицына или художника Глазунова. Приобрела популярность концепция Льва Гумилева, толкующего этнос как биокосмическую «пассионарную» сущность, отстаивая милитарную агрессию, расизм, этническую чистоту. Шенфилд предлагает показательную трехчленную формулу, через которую сочетаются русские коммунизм с фашизмом: советский интернационализм – русский национал-большевизм – открытый или латентный антисоветский национализм. Средняя часть призвана сыграть роль связи между коммунизмом и фашизмом.

Колонка Тимоти Снайдера « Мы должны это сказать. Россия является фашистской », опубликованная в The New York Times в мае, является еще одной попыткой определения русского фашизма («рашизма»). Кроме традиционных признаков, таких как вождизм (а мы помним риторику об эффективном менеджере), культ мертвых («деды воевали»), ностальгия по золотым временам («какую страну потеряли»), триумф иррациональной воли («можем повторить») , имеется постоянная маркировка врага и присвоение себе победы.

А поскольку, кроме общей победы во Второй Мировой войне, больше похвастаться нечем, приходится присваивать эту тему, поочередно называя фашистами тех, кого хочется назначить врагами. Поскольку все усилия инвестированы в то, чтобы создать узнаваемый образ проигравшего, противники становятся фашистами автоматически. Снайдер связывает это с шизоидным сознанием. Но на ум приходит избитое диаматом выражение — единство и борьба противоположностей: чтобы фашистом не назвали тебя, нужно наперегонки этим словом обозначить врага, пусть у тебя с фашизмом общего как раз и больше всего.

Еще раньше в книге «Путь к несвободе» (2018) Снайдер показывает, как диктатор Путин взорвался на фашистского философа Ивана Ильина, которого в России переизобрели в 1990-2000-х. По матери Ильин был германского происхождения. Изучал психоанализ, но в Гитлере увидел подлинного конкурента большевизма. Он возлагал вину на падший Запад за то, что тот позволил прижиться коммунизму в России. А как империалист считал, что украинцы недостойны отдельного существования. И даже писал в кавычках – «украинцы».

Также нацисты настаивали, что поляки не имели своего государства. Ильин склонялся к насильственному свержению коммунистического режима. Он умер в изгнании, но его перевезли из Швейцарии и перезахоронили в путинской России. Нынешнему русскому диктатору, а он предпочитает соединить «белых и красных», пришлись по душе тезисы, которые часто совпадали с риторикой коммунистов, ведь даже Ленину нравилась философия Ильина. Речь шла о преданности единоличному лидеру-спасателю («демократическому диктатору»), об обнаружении врагов божественной нации россиян, о закономерности расширения территорий России, о ее войнах как «самозащите», об испорченности Запада.

Современные спикеры «русского мира» не стесняются говорить о расширении милитарными средствами своей империи (безразлично, связана ли она с правлением Романовых или советами), возникающая в результате столкновения цивилизационных проектов, называя это реальной политикой или «русской мечтой». За неимением рациональных определений, они апеллируют к интуиции, обращаясь ко всем, кто понимает русский язык.

За точку отсчета «русского мира» они принимают крещение князем Владимиром Руси. Только для того, чтобы оправдать оккупацию Крыма, говорят, что это произошло в Херсонесе. Считают доминирование «русской нации» историческим и государственным достижением справедливости, которая восстанавливается после поражения в «холодной войне». Либеральному проекту они противопоставляют патриотический, превознося «героев долгой воли».

Считая себя защитниками и покровителями, эти идеологи призывают другие народы принять традиционный набор ценностей, чтобы интегрироваться в общую «симфонию» одного государства под началом «русского генофонда» и создать новый «геополитический пульсар». Центральной причиной этой доктрины является вопрос «украинского фронтира», ведь Украина не рассматривается как отдельное государство. В этой гремучей смеси хаотически агрессивного варева и готовится альянс коммунистически-фашистских идей «русского мира».

Тарас Лютый, опубликовано в издании НЕДЕЛЯ