Правда о войне и оккупации от переживших российское нашествие украинцев

Читати українською

Правда непосредственных рассказов свидетелей войны: фронта, тыла, оккупации – так тотальна и так бесценна, что любые авторские рефлексии часто лишние, по крайней мере, для нас, кто живет этой войной каждый день. И тем более те первые живые свидетельства, которым сегодня почти год. И которые сегодня уже звучали бы не так подробно, не так остро.

Когда автор издания Zbruc.eu расшифровала аудиозаписи свидетельств очевидцев российского вторжения в Украину, датируемые 3–5 апреля 2022 года, то поняла, что они – не только документ, но и литература военного времени. Наряду с художественной литературой, которая пишется или не пишется (ремарковски) во время войны; художественный репортаж, который, как говорят специалисты от литературы, является главным литературным жанром военного времени; и поэзией, которая, по ее мнению, является более жанрами.

В отрывках ниже автора – только названия и композиция.

ВАЛЯ,

77 лет, пенсионерка, мать восьми детей. Село Липовка, Бучанский район, Киевская область. В Гданьск приехала к сыну Андрею и невестке Вероники, которые перебрались в Польшу задолго до войны. Люда (свидетельство ниже) – сваха Вали.

По аудиозаписи вживую в Гданьске, 5 апреля, 2022, в рамках международной программы сбора свидетельств о преступлениях российских военных на оккупированных территориях Украины.

Левша

25 февраля, где-то в 11-12 дня, переехали через наше село русские. БТРы, зенитки, камазы с оружием. Разъезжались по улицам. Входили в разные дома и приказывали людям выйти. Мы у школы жили (живем), в центре, к нам не зашли как-то. Свет сразу выключили по всей деревне. Затем ходили по деревне проверяли аккумуляторы. Мой муж гражданский, Николай Шульга, пошел запереть дом свой рядом, потому что он у него постоянно открыт. И вышел на огород. У него там сетка такая металлическая на границе с соседем. И они стали говорить через сетку. Ну, не мог переждать в доме, должны были трендить. А русские ехали по улице – там так, что огороды выходят на ту дорогу на Макаров – и выстрелили в них. Попали в мужчину. Он прибежал ко мне, говорит, что его ранили. Я еще говорю, что ты прикалываешься. А он показывает: через руку в живот ранили. Дочь упрашивала россиян, но не разрешили вывезти в больницу. Сначала мы дали ему антибиотик, а потом уже только обезболивающее. Мучался Николай и умер 28 февраля (всхлипывает – Т.Е.).

Порог

Мужчину разрешили похоронить через три дня, 3 марта. Ире – соседка через дорогу – позволили помочь организовать похороны. Все остальные боялись. Дали нам повязки белые на руки, чтобы на могилки пройти (на кладбище – Т.Е.), иначе подстрелят, сказали. Во время похорон – мы в доме моем были – подъехал БТР, направил пушку на дом Иры и бахнул. Загорелся дом. Ира побежала спасать дом и документы. Но ее дом кирпичный был, так только крышу сняло. Тогда по моему выстрелили. Мой дом деревянный, сразу начал гореть из дома. И вверх, типа (показывает руками, – Т.Е.). Ну, я хочу выскочить, а они из БТР-у по дверям стряпают, чтобы я не вышла. Ну, тогда я из дома вылетела прямо, ну, потому что уже начало печь и дышать было нечем. Такой дым едкий, копченый, тип, что мне тот копченый и сейчас, если что-то такое… (Кашляет, – Т.Е.) Как я вылетала, то перецепилась за порог: упала, побилась, перекатывалась по городу туда-сюда, а они стояли… Наверное, думали, что я уже неживая и не стреляли. Я потеряла сознание, часа где-то три лежала…

Фиртка

Когда я пришла в сознание, вижу, ходят военные в черном. Надо мной… Ну, там у них (на лоб показывает и вокруг головы, – Т.Е.) какое-то видео или фонарики какие-то невразумительные. Молодые ребята, ну, может, восемнадцать-двадцать лет, лица такие бледные, короче. Вот, смотрит так на меня, а тот поднял один, ну стреляют. Говорит: «Становитесь здесь». На фырке показывает. Ну, я и стала, на фырке оперлась, куртку расщепила. Ну, думаю, куда: буду бежать, по ногам попадет или куда, и буду только кровью стекать. Да пусть уж тут стреляют, у фырки. Уж, что Бог даст. А сама Бога прошу: помилуй Ты надо мной… (Всхлипывает, – Т.Е.) «Да не бойтесь, не будем стрелять» – «До чего мы дожились, – говорю им, – что своих убивают». – «У нас задание: если не мы вас, то нас позже расстреляют». Короче, меня не застрелили. Спросили: у Вас есть где жить? Я говорю: нет, вы сожгли. Боялась за детей вспомнить. Завели меня – под руки даже завели – в соседнюю хату через дорогу. Пустую, запущенную еще раньше. Там я и посиживала. Потом, как стемнело, в серой куртке своей, несмотря на серые плоты, медленно перешла к детям.

Развилка

Лежала я у детей. Видела, как стреляли по Макарову. В Макарове ничего не осталось: может, две хаты. Самолеты летели прямо над хатами, очень низко, чуть крыши не трогали. По одной хате ахнули. Некоторых забрали в заложники с нашей улицы. Мой дом – третий от центра, у дочери, Тане, – где-то одиннадцатый. По ее улице такие ямы... Молодая женщина-калечка вышла на улицу, так убили ее. С нашей Липовки стреляли по всем городам вокруг, по кругу. Развилка у нас: Макаров, Буча, Бородянка, Ирпень, Андреевка, Житомир. Было ужасно.

Розы

В мой двор россияне загнали танк, потому что там меня не было, мы все у детей в одном доме были. Там кардибалет цел в доме, как… не знаю, как и рассказать… Все перевернуто вверх ногами. Дверь поломали, окно избили. В хате, как сказать, из погреба вытащили, что там можно было, из одежды там кое-что. Ну, это такое, как говорится, мелочи. Слава Богу, что крыша стоит. (Смеется, – Т.Е.) Немного подолбана, но еще стоит. Но роз не тронули. Потому что у меня очень много: такие аллейки, несмотря на забор там двадцать четыре метра. Короче, красота такова. А это дочь уже там моя, то приезжает туда в село, то говорит, что… вот… розы продолжают жить.

Коридор

Они нас из села выпустили, потому что мы были в окружении. Мост в деревне был сорван. В 5 километрах, в Королевке, наши стояли, и они как-то там созванивались, и вот 11-го числа (марта 2022, – Т.Е.) дали как-то коридор. Мы 11 числа уехали, а немного людей в селе осталось, их просто не выпустили. Там моя невестка осталась. Короче, она уже со вторым живет, но мы все время общаемся, они ко мне ездят, ну, короче, такое… Да (она) рассказывала, что после того, говорит, ну, тогда уже было… 12-го числа кто уезжал, то даже подстрелили их по дорогам. Так как сосед через хату, его машину обстреляли, и лицо у него покорежено такое. Ну, короче, очень… А нам дали коридор.

UPD: Валя вернулась в Липовку в октябре 2022 г. Несгоревшую часть тела Николая Шульги сначала прикопали возле дома. Позже комиссия по перезахоронению нашла дополнительные кости погибшего и все вместе перезахоронили на кладбище.

ЛЮДА,

60 лет, младшая медсестра одной из больниц Киева. Село Андреевка, Бучанский район, Киевская область. Родилась и выросла в Азербайджане в семье военных, украинцев по происхождению. Во время Первой карабахской войны вместе с мужем-армянином и маленьким ребенком скрылись в Украине. В Гданьск приехала к дочери Вероники и зятю Андрею, которые перебрались в Польшу задолго до войны. Валя (свидетельство выше) – сваха Люди.

По аудиозаписи вживую в Гданьске, 5 апреля 2022 года, в рамках международной программы сбора свидетельств о преступлениях российских военных на оккупированных территориях Украины.

Язык текста – русский оригинальный.

Партизан

Наш село – Андриивка. Бородянка – 15 км. У нас деревня, деревня, стоит на трассе между Макаровым и Бородянкой. Это трасса. В них (указывает на Валю, – Т.Е.) они хоть проезжали, а у нас сразу оккупировали. Полностью. Оккупировали, ну, нет, не 24-го, 25-го. 24-го война началась. 25-го. Потому что я еще пришла, мужа переспросила. Он был в Польше и узнал, что началась война, и сразу прибежал к нам. Но он к нам не доехал. Он не смог доехать, потому что как раз пошли танки. Я ему звоню: не выходи там на 51-м, в Макарове – там идут танки.

Они как раз начали. 350 танков наши начислили. Шла колонна такая. Блин, не выходи. Выходи раньше куда-то и будешь, говорю… «Ну, я приеду. Танки пройдут и я, как соседей найду, приеду за тобой». Никто же не поехал, потому что оккупировали полностью уже село. И он до восьми часов ждал. Ушел. Какая-то старушка говорит: иди сюда. Ну, у него вещи: Вероника нагрузила, чтоб соседям посодействовать, нам посодействовать, памперсы, все там – много малышей у нас, у всех. И вот там остался у этой бабушки. Я даже не знала, жив он или не жив. Вот только перед отъездом я узнала, что он жив. Мы приехали уже в Ривне, и он через три дня приехал к нам. Успел повоевать там немного, спартизанил. Вот он там, в комнате, может сам рассказать.

Фейерверк

У нас в первый день, когда они зашли, – вот 25-го они зашли, 26-го они уже ходили по селу, – начали стрелять, автоматные очереди, и танки ехать по селу. Ну, стреляли как: миномёты… это все постоянно через наши дома, потому что у нас крайняя улица, у речки, в самом конце деревни дом стоит, и они через нас стреляли на Макаров, на Бородянку, на Ирпинь. Градами стреляли от нашей деревни. И это все поле, и, ну как, неразорвавшиеся снаряды падали во двор, в дом. Это, в первый раз мы не могли понять, как бежать и куда бежать. А сноха беременная, ребёнок лет и восемь. Начали стрелять, начало сыпаться… (Всхлипывает, – Т.Е.) Ну, как сказать, – фейерверк на дворе. Нам надо было в коридоре остаться, переждать это, но мы не могли понять как это так… Мы просто побежали. Невестка падает с ребенком, с этим. А оно сыпется… (Всхлипывает, – Т.Е.)

Мобилка

А во второй день тоже начали стрелять. Мы не можем понять, что стреляют, опять же, или убивают, или что делать, не высовываться или высовываться. Оказывается, стреляли по замкам автоматами и по домам, чтобы открыть дома. И калитки. Открывали мошонки, заходили и проверяли мобилки. Забирали мобилки, проверяли, у кого какие данные, кто куда отправлял. Если отправлял данные, значит расстреливали сразу на месте. Мобилки проверяли полностью. И забирали мобилки. Горишки, все проверяли. Чтоб оружия не было. И когда они дошли уже до нас, мы вышли без мобилок. Кто умный, попрятал мобилки. Мы и выехали, потому что по селу мы созванивались. И все рассказывали. Через машину заряжали мобилки. А у нас связи нет.

Куры

Это вот, постоянная стрельба. У нас постоянно стреляли. Или в Макаров, или в Бучу. На Киев, вот, ракеты, постоянно они летали. Мы так привыкли к тому, что куда стреляли, мы уже знали. Например, если это далеко стреляет от нас, значит, мы не прячемся в погреб, сидим дома. Если близко, то мы скрываем. Но есть люди, в которых стреляли, – они испугались, так они из погреба уже вообще не вылезали. Там соседи тоже, они из погреба не вылезали, просто жили в погребе. Старший кто-то готовил кушать и носил. Но у нас, слава Богу, газ еще не отключили.

Мир сразу пропал, еще 24-го, выдать куда-то попали. Мир отключили, вода кончилась, а газ где-то 8 марта, нет, 7 марта: попали в газовую трубу и перекрыли газ. Мы еще уехали 7 марта, а представьте, что люди остались там: они были без газа, без воды, без всего. И в погребе, и им ест не на чем, и варит, и детки маленькие, и больные дети – ну, это страшно. Вот сейчас вот только два дня назад их (Андреевку, – Т.Е.) освободили. Теперь ни газа, ни света, ни воды – там ничего нет. Я оставила кур, так звонила. И когда оставляла, то ешьте, говорю. И собачку оставила на соседку. Она говорит: спасибо, что куры неслись и у нас пол баллона газа было. Нашли у нас в сарае пол баллона газа и вот они так продержались. Там старая очень женщина. А так – страшно.

Просто-просто

Я слышала, как ехали танки и как стреляли. Мы бегом скрылись, все равно открыли немного погреб, ну, чтобы знать, что происходит. Интересно, что оно, кого убивают, что случилось, во что стреляли. Два танка, оказалось, было. А они вот так вот просто стреляли, кто выглядывал, просто выглядывал, того убивали. Рядом через дом у нас там верующие как центр верующих.

Два мальчика там были. В общем, одному в голову попали, другому ноги прострелили. Тот (первый, – Т.Е.) сразу и умер через четыре часа. А второго мы еще в Ривне привезли с нами. А рядом, через две хаты, это у моей кумы (сваха): они все скрылись в одну комнату, не успели в погреб, в ванную комнату, кто в ванную залез, кто куда. Они взяли и вот так просто-напросто простреляли весь дом. И попали в сваху. В плечо ранили ее. Но она выжила. Мы там потом уже по селу побежали, медсестру по улице знала, позвала, впрочем, укололи ей антибиотик, слава Богу, выжила. Она сейчас тоже в Рокитном: слава Богу, сейчас ходит на перевязки, все нормально.

Школа

В школе… (Набирает воздух, – Т.Е.) Заложников очень многое взяли. Там прятались в бомбоубежище в школе – и их взяли в заложники. Как они прятались, так и остались они там. Вот только вот выпустили. Месяц они были в заложниках там. С детками, со всеми. Я не знаю: кормили они их там, не кормили, что у них там было, я даже не могу… только могли как-то по телефону…

Смысл

Мы уехали как? Вообще, решили выезжать, потому что… Видим, что начинается чистка, расстреливают, доходят слухи. Кого-то убило, кого-то… Мы по селу все рассказывали, по телефону. И когда уже рядом начал гореть дом… попали… стреляли они… кто-то бежал по огороду, мы только слышали по выстрелу и заглядывали: стреляли по этому… по человеку, бежал, видать, человек, стреляли по человеку, мы это понимали, а попали в дом. Нечаянно попали в дом.

Там такие пулы, как говорят, что они поджигают сразу дом, из автомата. Уж не такие просто пулы, что убивают, а еще поджигают. И сразу начался гореть дом. И вот, когда начал гореть дом, я поняла, что нет смысла… Ну, то там сказали, что горит дом, то там горит. А тем более что у меня сын на лекарствах. Лекарства кончались от эпилепсии. Я из-за лекарства. Невестка тоже лекарства пьет, беременная, то мне надо было это все…, токсикоз у нее, рыгал постоянно, с миской. Так вот как-то.

Наволочка

Выехали? Ко мне пришел племянник. Теть Люда, там, говорит, будут выезжать. Пять машин будут выезжать. Спросите, может ли будет место. Я побежала там по соседям, они говорят, мест нет, может быть у верующих будет там место. Я подбежала к ребятам, они уже много лет у нас там, реабилитационный центр. Они меня хорошо знают и знают сына, что больной, эпилептик. Мы, говорит, всю вашу семью возьмем. И у них такая машина небольшая, вот. И он говорит: будьте в семь утра готовы. И в семь утра мы уже готовы были, все, с вещами, уже на улицу вышли.

Хоть и стреляли, и уж нам было все равно. Мы выходим на улицу, и никто не решается ехать, потому что танки уже по всем огородам. Говорят, начнут стрелять, подобьют и все, это же… Сколько так колонн расстреливали, не могли выехать. Ну, все боятся пойти в штаб и спросить разрешения, все стоят. Сын Миша уже говорит, не выдержал, жена уже… Говорит: я уйду. Кто пойдет со мной? – Никто. Все отвернулись: мы шофера, если нас убьют, мы не сможем… Тогда взяли из реабилитационного центра мальчика, и они вдвоем взяли на палку и сделали наволочку (я им еще вышитую дала с перепугу) и пошли туда, к штабу, на другой конец улицы. Их не было целое время. Я не знаю, как пережила ожидание… Это мы потом узнали, потому что выезжала подруга и сказала, что стреляли по ним. Сын потом сказал, что у него не было выхода.

UPD: Пани Люда с мужем, сыном, невесткой и внуком вернулись в Андреевку еще весной 2022 года. Даже огороды засадить успели.

ДИАНА ТРЕМАЯ,

41 год, директор департамента культурно-общественного развития Мариупольского горсовета. В течение апреля-мая 2022 года была нашей гостьей в Гданьске. За этот период в Гданьске была реализована первая зарубежная фото- и художественная выставка образов разрушения в результате российской агрессии «Мариуполь – город-герой». Диана вернулась в Киев в конце мая 2022 года, чтобы по крохам собирать культуру Мариуполя. Также она – координатор международной диалоговой платформы Мариуполь. Культурная деоккупация». Львовская панель платформы состоится в марте 2023 г.

По аудиозаписи вживую во время прогулки в Гданьске 3 апреля 2022 года.

Мародерство

Т.Е.: Мародерством, говоришь?

Д.Т.: Мародерством, да. Как оно началось, уже стало очень страшно. Потому что люди… Если бы они брали только еду и воду – это одно. А начали выносить мебель, технику, одежда какая-то там дорогая. Бомжи были сами такие люди, которые ходили в самой дорогой одежде. Не понимая даже, что они пьют и едят. Потому что люди, которые, ну так, как мы какие-то, более… так что морально себя пересилить невозможно. В первые дни еще, когда полиция была, ну, больше мала или служб, что ли, ну, их было больше, они как-то пытались охранять магазины, но потом уже там. Это потом стало невозможно. Некоторые хозяева открывали магазины сами, чтобы люди не ломали хоть там окна и двери… Разобрали продукты, все разобрали. Потом знаете, как: там разбито, там начали просто избивать, ломать… И очень такой ужас там по улицам ходить.

Т.Е.: А ты еще там была, когда этот роддом?..

Д.Т.: Я была, когда роддом, да. Я уехала – и в тот день упала бомба на Драмтеатр…

Драмтеатр

Д.Т.: Я уехала – и в тот день упала бомба на Драмтеатр. Там же были мои люди. Я ходила по городу, сколько могла пройтись, по заведениям культуры. В каждом заведении были такие хранилища, то не бомбоубежища, а просто укрытия какие-то, где они… хотя бы им там была крыша над головой. И они собирались в тех заведениях в такие коммуны, хоть бы друг друга, хоть что-то… какой-то там быт себе создавали. Вот. И я еще была в пути, и мне позвонили по телефону мои коллеги, которые уехали: говорят, что такое произошло. В этом театре, там было более тысячи человек. Кто был в подвале, а кто был по этажам. И как раз таких беременных, с детьми, их размещали… в этих, в гримерках, по этажам, потому что там теплее, какая-то там была бутерброд, где сесть… И вот оказалось, что потом…

Т.Е.: Боже, я там не была и не знаю, но это так страшно…

Д.Т.: Там погибло больше трехсот человек, гораздо больше. Это что, имелось (только) триста человек?…

Т.Е.: Но говорят, что там будто, что их вытаскивать не могли, потому что стреляли, да?

Д.Т.: Да, те, кто был в подвале, они остались живы, и их вытаскивали что-то три дня или сколько там говорили, потому что были обстрелы и не давали вытаскивать. А те, кто по этажам, почти все погибли.

Т.Е.: Но сколько получилось? Там говорили так мало: сто шестьдесят получилось или что-нибудь такое?

Д.Т.: Я, как сюда ехала (ну, когда это было – в четверг, может), разговаривала с парнем. Он общался с женщиной, вышедшей из театра, его там коллега. Говорит, там, по меньшей мере, человек восемьсот погибли. Ибо было очень много. Вот вывели очень мало.

Т.Е.: А это там было написано это ДЕТИ, да?

Д.Т.: Да, это там было.

Т.Е.: Это же преступление такое!

Д.Т.: Это считалось вообще именно таким, самым безопасным местом. Туда привозили воду, и они там… Ну, мы считали, что они там… ну, самое безопасное там. Но, да…

Школа искусств

Д.Т.: А за день до этого упала бомба на Школу искусств. Она по кругу, на одном кольце с драматическим театром. Там тоже было что-то сто сорок человек. Ну, там директор школы – он тоже был в школе. У него сгорел дом, машина, ничего не осталось. И взял мать и пошел жить в школу. И жил там с людьми. И он не брал больше, не разрешал людям там проживать в школе, чтобы они были все только в подвале. А в драматическом театре было очень хорошо, они жили на этажах.

Т.Е.: И они выжили?

Д.Т.: Вот в школе все выжили.

Т.Е.: Потому что они были в подвале?

Д.Т.: Вот и спасло, что там не было жертв. Потому что он да, даже там где-то очень жестко: выгонял людей, если нет места, потому что вы очень рискуете жизнью. Они там готовили, жили…

Т.Е.: И оказалось, что он прав был, да?

Д.Т.: Но когда упала бомба, то говорят, такой ужас был, ну… говорят мне мои люди. Когда сверху падают рояли, это все. Но выдержало перекрытие бомбоубежища, и все они там ок. Ну, чуть-чуть их только присыпало.

Таня Ермак , опубликовано в издании ЗБРУЧ