Изнасилование – один из методов геноцида, который путинская Россия использует против украинцев

Видеть то, что происходит в Украине и молчать невозможно. Что тогда будет с Украиной и украинцами? Все будет «Раша».

Ирина Довгань, украинская активистка и волонтер - одна из первых жертв войны России против Украины 2014 года. 24 августа 2014 ее похитили из дома российские военные и обвинили в шпионаже в пользу Украины. Они привязали ее к фонарному столбу. Этот момент запечатлела камера иностранного журналиста. Фото облетело весь мир.

Фото: eiqekidqxiqktant

Уже после освобождения Ирина неоднократно говорила, что это фото спасло ее жизнь. Чтобы помочь себе и таким как она, Ирина начала говорить о сексуальном насилии со стороны россиян и основала организацию. Сейчас она собирает данные о сексуальном насилии на деоккупированных территориях и помогает новым жертвам преодолеть травму и жить дальше. О своей борьбе и о том, как Россия использует сексуальное насилие как инструмент уничтожения Украины, она рассказала в интервью Ирине Соломко.

Ирина Соломко: Ирина, вы – одна из первых жертв российской агрессии, которая началась в 2014-м. Вы прошли пытки и после освобождения учредили собственную организацию. Насколько за последний год выросло количество ваших членов?

Ирина Довгань

Ирина Довгань: Я бы хотела начать свой ответ с призыва не называть таких женщин, как я жертвами. Потому что мы выжили, пережили что-то страшное, но не сломались. И я здесь перед вами, чтобы рассказать, что происходит в моей стране, и как живут сейчас такие женщины, как я. Да, наша жизнь полностью изменилась с начала масштабной агрессии. До февраля 22-го наша организация была уже четыре года.

Идея заключалась в том, что женщины, пережившие насилие, объединяются и помогают друг другу пережить этот опыт. Все наши члены были родом из Донецкой и Луганской областей, они были патриотические и пострадали за свою любовь к Украине. Некоторые отсидели и по 3-4 года в городах незаконного содержания. Кто-то расклеивал украинские листовки. Кто-то писал посты поддержки. Кто-то сотрудничал со службами, передавал какие-либо данные.

Все они были арестованы и прошли страшные вещи – печально известный концлагерь «Изоляция», цель которого в первые дни сломать человека и заставить его подписать все признания. В том, что она – шпионка или террористка, цитирую «иностранное государство Украина». Одним из методов сломать женщину было изнасилование. Почти все женщины подверглись сексуальному насилию, пыткам, в том числе электрическим током, раздеванием, их держали в камерах с мужчинами.

И.С.: Но если говорить о какой-то цифре, сколько женщин вы объединяете?

И.Д.: За 2022-й наше число вдвое увеличилось. Нас было 20 минимум женщин, переживших насилие. Работая с ними, я говорю, что травма оказывает большое влияние на человека. Многим женщинам нужна психологическая, медицинская, фармакологическая помощь, чтобы выйти из этого тяжелого состояния. Но всегда есть две дороги: питать свое посттравматическое состояние или пережить травму, превратить это в посттравматический рост. И когда ты ставишь женщину перед этим выбором, для некоторых это становится важным моментом.

Ирина Довгань, начиная с 2018-го активно участвует в международных мероприятиях и доносит миру правду о российских изнасилованиях украинских женщин

И.С.: Вы – основательница организации, она вам также дала силы пережить ту травму, которую вы получили?

И.Д.: Я пережила ее раньше. Я уже давала показания повсюду, где могла. Я понимала: если буду молчать, преступники вообще никогда не будут наказаны, хотя надежд на это немного. Я прошла путь осознания того, что почти невозможно привлечь преступников к ответственности. Потому что я просто не видела. Кое-кто был в балаклаве. Некоторые в 2016 году были убиты. Это были не простые люди, это были русские наемники, которых сейчас называют "Группой Вагнера". Они отличались очень сильно от донецких ополченцев своей дерзостью, тщеславием и отношением к местным, как к рабам. Что касается проукраинских людей, они (члены "Группы Вагнера") относились к ним как к тем, кого нужно уничтожить, и сделать это как можно более жестоким способом.

Я проходила разные стадии принятия, но сейчас знаю, что эта моя деятельность – это возможность наказать эту страну, которая прислала в мой украинский Донецк вооруженных людей.

И.С.: Есть несколько измерений наказания: России как государства, которое все это спровоцировало, и людей, которые это все с вами сделали. Понять и принять, что этой второй справедливости быть не может – тяжело? Или наоборот – это дает облегчение?

И.Д.: Я вообще не верю в «становится легче». Каждый день переживаешь заново и каждый день приносит тебе новые тяжелые ощущения. Иногда чувствуешь облегчение, но иногда чувствуешь ухудшение своего состояния. Вы же понимаете, как повлияла полномасштабная агрессия на каждую женщину, которая пыталась собрать себя в кучу, перешагнула страхи и дала показания Генеральной прокуратуре. А потом происходит вторжение и женщины, которые уже были выброшены из Донецка и потеряли все, начали жизнь заново, боролись каждый день, снова возвращаются во все ужасы. Первый месяц был страшен. Одна наша коллега сейчас в глубокой оккупации, я потеряла связь с ней.

И.С.: Вы ездите на деоккупированные оккупированные территории и пытаетесь помогать женщинам, которые стали жертвами сексуального насилия. Говорить с ними непросто, ведь многие предпочитают забыть и никогда не говорить об этом. Не все столь сильны, как вы.

И.Д.: Я тоже первые годы не говорила ничего. Я открыто об этом заговорила после того, как на деоккупированных территориях, куда я уехала в мае, увидела нашествие таких случаев и страдания этих женщин. И они мне рассказывали об этом. И как я могла помалкивать? Поэтому не надо говорить, что я так сильна. Да, я дала показания Генпрокуратуре, но я почти девять лет публично об этом молчала. Но видеть то, что происходит в Украине и молчать невозможно. Что тогда будет с Украиной и украинцами? Все будет «Раша».

И.С.: Вы решили ехать на деоккупированные территории и помогать женщинам, понимая эти масштабы сексуального насилия там?

И.Д.: Сначала я поехала с польской журналисткой, в эти первые дни деоккупации, мы еще видели мертвых россиян на обочине, усеянной остатками снарядов. Мы видели сожженные деревни и технику, свергнутые электрические столбы. Потом мы разговаривали с этими людьми, и они откровенно рассказывали, что творилось в деревне. И в каждом селе люди рассказывали об изнасилованных женщинах. Я об этом рассказала Фонду доктора Муквеге , с которым мы уже четыре года сотрудничаем. И там мне сказали, что могут каждой пострадавшей от насилия женщине оказать помощь в размере 50 тыс. грн. И я работаю с этими женщинами и помогаю им получать эти средства. Это такая невероятная поддержка для них.

И.С. Они вам доверяют, потому что знают, что вы сами прошли через это?

И.Д.: Это очень длинная дорога. Я прошу помощи у местных активистов и волонтеров, пользующихся уважением, или учителей и фельдшеров. Рассказываю им, что я могу помочь этим женщинам, и они помогают мне установить контакт. У меня сейчас много адресов и фактов, ведь все равно не все женщины хотят говорить. Они знают, что могут получить помощь, но все равно молчат. И мы должны ждать и предоставить им возможность пережить это.

Ирина Довгань часто представляет Украину на различных мероприятиях, посвященных гендерной тематике

И.С.: К сожалению, эта помощь нужна не только женщинам, но и их мужчинам и семьям.

И.Д.: Если вы посмотрите Римский устав по изнасилованию, то увидите, что там есть целый перечень последствий этого явления для общины, которая окружает женщину, особенно в селах, для семьи и в целом общества. Мы еще этого не видим, но эти последствия обязательно будут. Ведь изнасилование, по моему мнению, это один из методов геноцида, который Россия использует против украинцев. Даже среди наших женщин мы видим разрушенные семьи. Этим женщинам очень трудно приспособиться в коллективе. Большинство этих женщин чувствуют себя как люди, у которых нет кожи. И каждое прикосновение настолько болезненно и чувствительно, что они должны тратить очень много сил, чтобы это скрывать от окружающих. Что им больно ощущать каждое прикосновение, неосторожное прикосновение. И они вынуждены так жить.

А страх и ужас, которые селятся в душах маленьких девочек в селе, где есть изнасилованные женщины, они потом проносят через всю свою жизнь. Поэтому во всех войнах используют изнасилование, ведь это – самая плохая казнь для нации.

И.С.: Достаточно ли Украина как государство делает для того, чтобы помочь таким женщинам?

И.Д.: До массового вторжения государство вообще ничего не делало. Женщин, признавших изнасилование с 14 года, было немного. Привлечь к ответственности тех, кто это с ними сделал, было невозможно. Поэтому ответственные за это структуры пытались притормозить эту тему. Мы же, в свою очередь, боролись и пытались как-то донести, что мы существуем и нуждаемся в специальном статусе.

Затем последовало масштабное вторжение. Возможно, произошло, в том числе, как следствие того, что эта тема замалчивалась. Возможно, если бы мир услышал мои рассказы в 2019-2020 годах, а я рассказывала на больших конференциях о том, что Россия делает на оккупированных территориях. Если бы мировые лидеры, с которыми я имела возможность говорить, если бы они не пытались уверить меня в том, что насильники – это члены моего общества, что они просто жили рядом со мной. Я отвечала: Нет! Они не жили в моем городе, они пришли в вооружении, незаконно нарушив границу Украины». И тогда мне отвечали: «Что мы можем сделать. Мы будем молиться о вас, чтобы справедливость все же существовала в мире. Потому что, знаете ли, Россия – это большая и агрессивная страна. Мы не можем никак не повлиять».

Не думаю, что эти люди сейчас чувствуют свою вину за то, что таких женщин стало в тысячу раз больше.

И.С.: Но изменилась ли ситуация сейчас в контексте помощи государству?

И.Д. Сейчас так, где-то через полгода с начала вторжения, государство оправилось. Думаю, здесь сыграли роль иностранные организации и другие государства. В нашем кругу женщина, которая пережила сексуальное насилие во время оккупации Киевщины. В начале апреля она неделями просила помощи после российского изнасилования. Она рассказывала об этом непонимании, что ей говорили: "Вы действительно хотите признать, что вас изнасиловали?" И она говорила, что так, что она это признает, ведь ей нужна медицинская помощь, она неделями не могла остановить кровотечение. И люди, к которым она обращалась за помощью, куда-то исчезали. Сейчас такого уже нет, работает много разных структур – и благотворительных фондов, и от государства. И если я вижу, что женщина нуждается в помощи, я уже знаю, как ей помочь.

И.С.: Вы сейчас в Нью-Йорке, представляете Украину в 67-й сессии Комиссии по положению женщин. Вы много общаетесь с вашими коллегами из других стран, переживших подобный опыт. Что они вам говорят?

И.Д.: Да, мы знаем весь их опыт. Они поделились и опытом документирования этих преступлений. Мы также открыли для себя такую страницу, что иногда только двадцать лет спустя человек решается, наконец, сказать об изнасиловании. А средняя цифра – восемь лет, столько в среднем нужно женщине, чтобы она об этом заговорила. Наши сестры из Косово говорят, что нужно самим бороться, не ждать, что кто-нибудь придет и поможет. Мы должны бороться за наши права каждый день, должны заставлять себя быть счастливыми. Никто не сделает травмированную женщину счастливой, кроме нее самой.

И.С.: В начале вы сказали, что понимаете, что не сможете наказать тех людей, которые издевались над вами. Но какой тогда вы видите финальную точку этой вашей борьбы?

И.Д.: Я точно знаю, что финальной точки при моей жизни не будет. Я изучила мировой опыт, так сейчас в мире отношение к этому меняется. Мир реагирует на насилие над женщинами в зонах военных конфликтов гораздо быстрее десяти лет назад. Но я понимаю, что при моей жизни точки не будет. Эта борьба против этого зла, она будет очень тяжелой и долгой. Но мир преодолел рабство. И оно было еще более массовым, чем изнасилование в войнах. Поэтому я верю, что мир и это преодолеет. Я в это верю… Иначе, зачем тогда все эти усилия?

Олеся Ланцман , опубликовано в издании Голос Америки