Мощунский «рок-н-ролл»: рассказ разведчика-диверсанта ГУР МОУ

В преддверии годовщины освобождения Киевщины от российской оккупационной армии журналисты АрмияInform поговорили с воином диверсионно-разведывательной группы «Шамана» ГУР МО Украины, получившей боевое доблесть во время операций в Гостомеле, Мощуне, Ирпене и Буче.

Спецназначенец, который со своей группой в авангарде Сил обороны Украины или в тылу врага уничтожал российскую технику и личный состав, продолжает реабилитацию после ранения в марте 2022 года, а также служит инструктором для новобранцев боевых подразделений ГУР МО Украины.

Его персональный опыт, подходы к выполнению задач и рассказанные истории с поля боя сейчас позволяют более полно осознать масштаб нависшей над Киевом угрозы, а также секреты тяжелой, но победной битвы за украинскую столицу.

В гражданских кроссовках

До широкомасштабной войны служил в военной разведке Украины, участвовал в боевых действиях на Донбассе в рамках АТО/ООС, затем уволился в запас.

В ряды ГУР МО Украины вернулся 24 февраля 2022 года. Накануне мы уже имели информацию о возможном российском вторжении, поэтому согласовали время и место сбора. Собрались в определенном месте в Киеве, а оттуда выдвигались колонной в Гостомель.

Первые бои были в гражданских кроссовках, куртке, шапке. Это непосредственно 24 февраля – Гостомельский аэропорт. После этого мы уже сместились, и это был Мощун, Буча, Ирпень.

Собралась моя группа - люди, которые когда-то служили и вернулись. В бои вкатились сразу. Никакого слаживания, конечно, не было. Оружие проверяли на перекурах между боями. Было весело.

С «Покемона» по Ка-52

Зашли вражеские вертолеты в большом количестве. Раньше такое мог наблюдать только в кино, и то в фильмах, наверное, было не столь массировано.

Они стали работать НУРСами. Работали в целом по объектам. По-моему, это было немного нелогично. Но, конечно, это оказало свое психологическое влияние. Это повлияло на дальнейшее течение и действия наших сил непосредственно в аэропорту.

«Вертушки» зашли с огнем, а мы пробовали работать по ним. Непосредственно я работал с пулемета, но от Ка-52 пули просто улетали как семена.

Когда пришел приказ «Оставляем аэропорт», я подумал: а почему мы уходим? То есть, этого решения лично я не понимал.

Мне хотелось быть поближе к взлетно-посадочной полосе, где россияне делали десантирование. Затем позже мы видели эти видео, как они десантировались. Мне хотелось быть именно там и встречать их огнем пулеметов.

Лично мое мнение, глазами бойца. То есть, у меня не было полной картины для объективных суждений, но морально-психологически хотелось этого.

Мощунский «рок-н-ролл»

После боев в Гостомеле мы сместились поближе к Киеву и ожидали, что, возможно, пойдет колонна через Старостомельский мост уже непосредственно на Киев.

Мы заняли оборону, окопались. Была такая позиция — мы ее называли «Мячик»: ключевой перекресток со стороны Гостомеля и Пущи. Там ждали противника, но через несколько суток поняли, что передний край, собственно, находится несколько дальше.

Начали делать выезды, связались с передовыми подразделениями – это 72-я бригада. Нашли взаимодействие и уже стали помогать им.

Первый выезд в Мощун. Там подсказывали пехоте, как нужно встречать.

27 февраля через реку Ирпень, напротив Мощуна, зашла российская колонна — более 30 единиц техники. Я не понимаю, какая у них была задача. Возможно, они заблудились. Полчаса покатались Мощуном и по той же дороге, тем же мостом вернулись назад.

Противник тогда понял, что здесь возможно потенциальное место создания плацдарма на другой стороне от реки для дальнейшего наступления. Затем это привело к тому, чем, собственно, и стал Мощун: честно говоря, встретили их там слабовато. Они в дальнейшем начали проводить активные действия именно на этом плацдарме.

Там мы уже начали их группы избивать и уничтожать. Соответственно, вся враждебная артиллерия и авиация сфокусировались на том, чтобы все же занять Мощун, превратившийся в адское место.

В Мощуне продолжался «рок-н-ролл» вплоть до момента увольнения. Это плюс-минус 20 марта. Я там был до 13 марта. В тот день получил ранения во время стрелковых боев. В Мощуне у нас было пять таких боев. Дистанция – от 20 до 70 метров.

Эвакуировали автомобилем, все нормально.

Дикое поле

Хаос, конечно, не был. Во-первых, в Мощуне не было мобильной связи. Это сразу усложнило управление. У каждого подразделения были свои радиостанции и свои частоты. Был определенный коллапс управления.

Связь – это координация внутри групп, со своим штабом, со смежными войсками. Мы там как-то пытались справиться с таким положением: использовали, например, гражданские радиостанции.

72-я бригада? Они бились, как могли, но я считаю, что был упущен момент. В определенной степени мы спровоцировали врага, впустив в Мощун в первые дни, 27 февраля. Если бы в тот момент дали им хорошенько по зубам, эта идея, скажем, умерла бы в зародыше.

Характер действий противника тогда сводился к тому, что они двигались по колоннам. Единственным местом для перехода реки был мостик, который, допустим, можно было бы подготовить и остановить их попытку сразу.

Впрочем, ребята из 72 бились. Не бросали до последнего своих позиций, хотя реально несли значительные потери именно от арты.

Мы были в авангарде 72-й. Делали перед их позициями наблюдательные пункты, определенные секреты, засады противника.

Большим нашим преимуществом было наличие БПЛА в составе групп. У нас были Mavic, был Autel – то есть мы могли видеть и днем, и ночью.

У россиян БПЛА, вот эти Орланы, летали реально в колоссальном количестве, но они работали в интересах штабов и бригад. Полученная информация либо не передавалась их передовым силам, либо она передавалась не оперативно.

Я же поднимал «птичку» в конкретных ситуациях и понимал, где находится противник и каким образом я могу построить маршрут к нему, как я могу его ужалить.

В единстве ― сила

Многие гражданские оставались в городах. Самый показательный случай с гражданскими произошел, когда мы возвращались в Гостомель. Нашей задачей было занять пять ключевых перекрестков. Это Гостомель и Буча. Закрепившись там, мы смогли контролировать эти населенные пункты.

Две точки – это именно в направлении аэропорта, где сконцентрировались враждебные силы. Одна – это Ворзель. И еще две по Буче.

Мы выдвинулись на Гостомельскую «стеколку» (Гостомельский завод стеклоизделий. — Ред .), приехала наша первая машина. Мы действовали так, что со стороны это казалось довольно лихо. Приехавшие туда, сделав предварительно разведку из БПЛА, обнаружили, что на «стеколке» нет никого. На маршруте к «стеколке» тоже пусто. Когда мы приехали, люди стали пристально нас разглядывать, мол, вы кто наши или не наши?

Поняв, что украинцы вернулись, потому что на несколько дней силы, собственно, вышли оттуда, люди начали сносить просто все: со «стеколки» поехали машинки-рогачи развозить бетонные блоки, кто-то уже с лопатами выбежал копать траншеи, кто-то нес нам еду, а мы говорили «нам не надо, оставьте себе», кто-то бензопилами валил деревья на трассу, кто-то тянул всевозможные лавочки — создавали баррикады. Полчаса – и позиция уже была готова.

Тогда это было очень показательно. Это ободряло. В такие моменты ты понимаешь, что ты здесь делаешь. Это немного… Нет, это не чуть-чуть, а очень отличалось от Донбасса, от нашего опыта 2014 года.

Это было невероятное единение. А в единстве – сила.

Все произошло очень быстро и слаженно. Реально полчаса, и мы уже заняли перекресток. Подошла большая группа людей, более 20. И буквально через два дня произошло то сражение на «стеколке», о котором мы знаем, когда вражеская колонна решила просто маршем пройти через этот блокпост, с бойцами на броне, без попыток, например, пойти по улице правее. Там, конечно, мы устроили им просто ад.

Эту вражескую колонну, если не ошибаюсь, 3 марта мы обнаружили из БПЛА. Я был на позиции в Буче и наши разведчики с помощью дрона увидели колонну, которая начала выстраиваться как раз в сторону завода стеклоизделий.

И опять-таки связь. Его не было между моей позицией и позицией на «стеколке». Мы поехали туда, предупредили ребят. А потом выдвинулись втроем на километр ближе к аэропорту и обустроили там СП. Пытались вызвать артиллерию из 72-ки. Как раз тогда вражеская колонна начала движение. Ее встретили на «стеколке».

Их попытка провалилась. В общем, так же должно было состояться и в Мощуне 27 февраля. Это мое личное мнение.

«Укропы, ― говорю, ― 800 метров отсюда!»

…Была интересная ситуация в Мощуне: 11 марта на нас вышел командир 72-й бригады с запросом о помощи, потому что россияне прорывали линию.

Мы выдвинулись в Мощун. Резерв 72-й двинулся к позиции «Ревизор», там была V-образная развилка. Силами трех групп пошли левее, заняли позиции. Мы знали, что справа от нас 72-ка, а слева должен быть «Азов».

Но с «Азовом» уже сутки или даже больше не было связи, поэтому не было понимания, находятся ли они там и какое у них вообще положение дел.

Когда мы расставили группы, я попытался продвинуться немного левее. Прошел 100-150 метров. Это «серняк», дальше идти не рискнул. Вернулся на позицию. Запустили БПЛА и по двум улицам левее, как раз со стороны противника, реки Ирпень, заметили их движение — около 15 человек.

Буквально через несколько минут левее нашей позиции — как раз по той улице, по которой двигался противник, — вышла группа из 3-4 человек. У меня сразу возникла мысль, что наверняка у «азовцев» там был какой-то пост, они обнаружили вражескую группу и, не приняв боя, начали отходить к своим основным силам.

Я поднимаюсь, машу им рукой. Они совершенно спокойно машут мне в ответ.

Одна наша подгруппа заняла дом направо, а другая — налево. До этой группы из 3-4 человек было около 100–150 метров. Мы с собратьем выдвигаемся к ним. Они спокойно ведут себя, никаких резких движений, понижения уровня или «вскидки».

Приблизившись на 80 метров, я на 95% понимаю, что это не «Азов», а враг. Но все равно эти 5 других процентов… Для меня очень страшно открыть огонь по своим – это во-первых. Во-вторых, они совершенно спокойно вели себя. Как-то подсознательно решил идти на них.

В процессе уже мониторю ситуацию: вот они стоят за углом, там деревянный забор, а за метров двадцать до них одна секция забора выпала и есть возможность отойти во двор.

Решил дойти туда и остановиться. Напарник мне говорит: "Это, наверное, не наши". Я говорю: "Идем".

Дошли, и я начинаю с ними общаться. Кстати, это уже не первый случай, когда приходилось с ними перекликаться.

Один спрашивает:

– Вы кто такие?

– А вы кто такие? – отвечаю.

— Что вы здесь делаете?

— А что вы скрываетесь здесь за углом? Укропы, – говорю, – 800 метров отсюда.

– Иди сюда.

Я говорю:

— Зачем мне идти к вам, если противник в другой стороне, идите вы сюда!

- Какая бригада?

И тут я понимаю, что говорить наугад что-нибудь — это будет фиаско. Стараюсь вилять. «Из какого города?». Говорю: "Ростов-на-Дону".

Не было времени осознать, что ты только что сделал

За это время я полностью обрисовал обстановку: обнаружил, что передо мной трое, а правее переулок. В метрах 20–30 — дыра в заборе, а оттуда еще двое наблюдают за мной. Вот оттуда я и боялся получить, потому что спереди я контролировал.

Одним словом, я уже собратью говорю, что во время контакта отходим вправо.

Я делаю сразу с «пекачем» сброс от бедра, снижаю уровень, юлом скатываюсь справа за забор и там сразу во двор. Скатившись туда, достаю «эфку» и бросаю за забор. Взрыв! А дальше – тишина. Мы начинаем пятиться, оттягиваемся, словом, к своим ребятам.

Все было настолько интенсивно, что времени для осознания, что ты только что сделал, не было.

dqxikeidqxidqrant

«Если ты рядом, то это – момент истины»

Когда мы отошли на свою позицию, оператор передал, что туда подтягивается российская пехота и две «коробочки». Я со смежной группой позвал гранатометный расчет по РПГ-7.

С нами был наш пойнтмен (ключевая фигура во время операции. – Ред.) – легендарный боец. Мы вдвоем плюс двое из гранатометного расчета делаем обход тылом так, чтобы выйти в отверстие на этой улице и отработать с РПГ.

Чтобы совершить этот маневр и не сжечься, нужно было сделать хороший крюк. Мы должны были стать для россиян внезапными.

А они что-то там стреляют, сыпят по нашим позициям. Дистанция – 150 метров. Россияне не проводили никаких маневров, мер с фланга или даже с фронта — просто жгут БК в нашу сторону.

Когда мы почти дошли до места, оператор передает, что коробочки начинают оттягиваться, а вражеская пехота отходить за ними.

Собратим говорит: если ты там рядом, то это момент истины. А мы как раз дошли до крайней хаты на улице: выбегаем из калитки, гранатометчиков с собой не берем, потому что «коробочки» оттянулись.

Там рядом была канава, мы в нее прыгаем и смещаемся левее на метров 20 по этой улице, по которой они отходят. А там такая картина: 20+ штук в колонне на расстоянии 100–150 метров. А ведь это классика жанра. Эффективность ведения пулеметного огня по колонне – максимальная.

Я отстрелял, и мы сразу отошли. Как только откатились на свои позиции, как прибежал оператор. Говорит, как только мы отошли, на том месте сразу начались тараканьи забеги: россияне вытаскивали раненых.

Я сместил левее две группы, которые были справа. Одна заняла перекресток, который мы содержали, а моя группа в составе 10 человек заняла перекресток, где у нас произошло сражение. В течение суток уже никто не решался дергаться в нашу сторону.

«Летело все — и стрельба, и из подствольника»

На следующий день по позициям 72-й бригады отработали, как говорили находившиеся тогда на наблюдателе ребята, чем-то похожим на «солнцепек». Там были колоссальные потери.

Ребята из 72 были вынуждены отходить. Наш фланг обнажился. На ночь мы подтянули еще одну группу.

Тогда вообще было трудно с логистикой, потому что «орланы» перебивали все наши попытки выдвигаться на машинах. Они очень активно работали по попыткам подтягивать какие-то резервы. Но одна группа все же смогла до нас добраться. Мы выставили его на фланг.

И на следующий же день русаки начали движение в нашу сторону. Врага обнаружили ребята, которые ходили на позиции 72-й, сначала, чтобы посмотреть, есть ли кто ранен. Потом «200-х» пытались вытаскивать, забирать оставшееся там вооружение. И вот когда они шли в третий раз, нарвались на эту вражескую группу. Сразу откатились, передали мне информацию, что в сторону нашего фланга выдвигается противник.

Это реально была угроза вхождения в наш тыл. Мы впятером выдвигаемся им навстречу, заходим в лес. Пройдя буквально 50 метров, наш пойнтмен их засекает, то есть слышит. А в лесу ты слышишь гораздо дальше, чем видишь.

Мы сразу делаем понижение. Пойнтмен говорит, что пройдет вперед, чтобы установить визуальный контакт.

Он прошел метров с десяти, как по нему начинают очень плотно стрелять. Летело все — и стрельба, и подствольник.

Только по нему открылся огонь, буквально секунда – и я начинаю работать длинными очередями. Моя задача была перехватить инициативу, чтобы они не разбирали нашего пойнтмена, как в тире. Я должен был создать для них стресс-фактор. И это сработало. Пойнтмен откатился ко мне, мы выровняли линию. Бой был очень плотный, к сожалению, я получил ранение. Меня эвакуировали.

Вражеская группа также понесла потери. Их попытка зайти нам во фланг или тыл тогда захлебнулась.

Ну что, едем в Ирпень?

Один наш товарищ – из Ирпеня. Он очень остро воспринимал присутствие там вражеских ног. И когда у нас должен был быть определенный отдых, появлялась возможность нормально переночевать, выспаться, то мы не отдыхали.

Мы ехали в Ирпень. На тот момент многие говорили о Стоянке, шли бои и информация очень разнилась — наша или наша? Как добраться? Старогостомельский мост? На другой стороне уже может быть враг. И мы все же перемещаемся по мосту и подъезжаем в Ирпень.

По дороге сломя голову несется автомобиль и еще несколько джипов. В «Казаке» — командир ТРО Ирпеня. Кстати, отдаю ему должное: в Ирпене ТРО сделали свое дело.

Крайнее авто останавливается – что такое? Прорыв! Где прорыв? Бегом разворачиваемся, едем за ними.

Пока мы догоняли их, они лоб в лоб встретились с колонной врага. Казак обстреляли, он закипел, лобовуха вся в паутине, но он выдержал.

Начинаем попытку занять улицы влево и вправо, чтобы не дать возможности двигаться на нас.

Россияне куда-то возвращают, и мы теряем визуальный контроль. Откатываемся к «Новусу» у железной дороги и поднимаем там «птичку».

Подчеркиваю: наличие «птички» в составе групп – это очень важно.

Наш оператор сообщает: 10+ единиц вражеской техники на улице Пушкинской.

Начинаем размышлять над маршрутом и тем, что мы можем сделать. Наиболее логично – «Байрактар» или арта. Ну, "Байрактор" - минус. В населенных пунктах «Байракторы» не работают.

Построили маршрут, сделали хороший крюк, зашли со стороны Водоканала. Машины оставили. Решили, что будем действовать группой пять человек. Одну машину отправили, другую оставили у кладбища. Выдвинулись лесом в сторону улицы Пушкинской.

В лесу решили, что будем атаковать машину, запирающую колонну. русаки там уже стали и начали разъезжаться по дворам, размещаться под подъездами — прятаться от арты.

Мы обнаружили крайнюю машину, запиравшую колонну. Проложили маршрут к ней через избушки частного сектора. Дворами подошли к цели на расстояние примерно 100–150 метров. Отработали: собрат из РПГ, а у меня был трофей, добытый в Мощуне — РШГ-2.

Ни разу я с таким не работал, это ручная штурмовая граната. Делаю выстрел, и мне так хорошо по уху дало – очень громкая штука. Мы попали. БМД горела очень хорошо – выгорела чуть ли не до уровня асфальта.

В лесу чувствовали себя очень комфортно

Откатились назад в нашу группу. Рядом расположен санаторий, заняли там перекресток. Думаем, что будет делать враг: будут ли нас искать или продолжат движение колоннами назад?

Если будут двигаться назад, мы их и засадим. У нас были NLAW, гранатометы. Там мы встретили ночь.

Когда наступили сумерки, мы решили остаться в городе. Рядом находился трехэтажный коттедж. Там и заночевали. Оставили записку хозяевам извинения, что это были мы, украинцы, были вынуждены зайти в дом.

Утром решаем, что будем отходить назад, пересекать переулок Глинки и откатываться в лес. В лесу мы чувствовали себя очень удобно.

И в этот момент вторая колонна врага начинает заходить со стороны Ворзеля именно тем переулком.

На папиросе

Мы понимаем, что нас отрезают с одной стороны, и мы уже отрезаны с другой. Но рашисты проходят мимо нас. Мы выходим в лес и решаем, что нельзя просто так идти. Надо немного поработать. Проходим буквально километр и обнаруживаем эту колонну. Там был какой-то промышленный объект, огороженный бетонным забором. Мы обошли его и увидели две «коробочки». Но работать из леса с РПГ было не комильфо.

Экипаж чувствовал себя довольно спокойно, ходили там «на папиросе», а мы за забором. И как только эти двое сходятся вместе, чтобы я мог отработать одним чередом, я туда короткую «струю» — двое легли. И мы опять же откатились. Эффект осы – ужалил, отошел. Никаких там посмотреть, нет. Не нашими силами.

«О! Украинцы!»

Перед тем, как мы уничтожили первую машину, мы лежали на краю леса. Замечаем: идет какой-нибудь гражданский мужчина. Мы так залегли краюшку, не двигаемся, может, не увидит. А он смотрел на нас! Присматривался-присматривался: О, украинцы! Ребята, я иду в санаторий, там у нас стояло ТРО на территории. Боеприпасы есть: выстрелы для РПГ и то, и се. Возьмите меня с собой, все покажу».

Он был АТОвец, воевал в 14-15-х годах. Я согласился, но говорил пацанам на всякий случай «контролировать». Он с нами два дня сражался.

«русаки нас искали»

На следующий день после того, как отработали по вражескому экипажу, мы откатились в основную группу, где было еще трое наших. Что мы делаем? У нас еще была NLAW и один или два РПГ. Возвращаемся назад. Выявляем эту колонну, зашедшую на второй день. Решаем еще отработать одну из русских тыловых машин.

Идем втроем, я и еще двое моих собратьев. Сначала из леса делаем подкрадухи до 50-60 метров. Но русаки рассредоточились группками по нескольку человек.

Решаем, что просто зайдем в тыл, через 100–150 метров выйдем с дороги, комфортно отработаем из РПГ, чтобы вдруг не задеть какой-нибудь ствол или ветку.

Побратим производит выстрел — точно. А ведь я лежу и прикрываю его с пулеметом. Думаю: как только будет движение — должны быть какие-то активные действия — начну насыпать. А они просто залегли и замерли. Одним словом, пулеметом тогда отработать не получилось. После этого мы уже откатились на свой заслуженный отдых.

В Ирпене это была классика диверсионной работы.

После освобождения города ребята приезжали именно в Бучу, общались с местными из тех домов, мимо которых мы ходили.

Граждане видели, что мы там ходим. Они понимали, что это наши. Говорили, что после наших активностей русаки начали прочесывать все подвалы, все подворья. То есть, нас искали. Но нас там уже не было. Таковы были случаи, связанные с Ирпенем в нашей группе.

Источник: АрмияInform