Контрабандисты переключились с сигарет и спирта на уклонистов: больше денег – меньше риска

Читати українською

Почему бывшее руководство МВД во время войны использовало вертолет, если есть определенные правила безопасности? Что установила проверка Государственной службы по чрезвычайным ситуациям, чиновники которой получили подозрения после авиакатастрофы в Броварах?

Зачем МВД формирует законодательство о среде безопасности и каких новаций в этой связи ожидать? За какие средства общины должны закупать интеллектуальные камеры видеонаблюдения, почему на улицах снова включили камеры фиксации движения и как планируют бороться со стритрейсерами?

Как разминировать территории за годы, а не десятилетия? Какие функции Уполномоченного по лицам, пропавшим без вести при особых обстоятельствах, возьмет на себя МВД?

Были ли уничтожены вещественные доказательства и по каким делам при недавнем взрыве на территории Государственного научно-исследовательского экспертного криминалистического центра МВД?

На эти и многие другие вопросы в большом интервью "Цензор.НЕТ" ответил министр внутренних дел Игорь Клименко.

"НЕ МИНИСТР МОНАСТЫРСКИЙ ДОЛЖЕН БЫЛ ПРИНИМАТЬ РЕШЕНИЕ О ТОМ, ЛЕТЕТЬ ИЛИ НЕ ЛЕТЕТЬ"

– Государственное бюро расследований сообщило о подозрении должностным лицам ГСЧС, из-за действий которых 18 января в авиакатастрофе погибло руководство МВД. Вы анонсировали проведение внутренних проверок в ГСЧС. Они уже кончились? Что именно проверяли?

– Мы начали эти проверки сразу после этой катастрофы. Группа специалистов была направлена в авиационные подразделения Государственной службы по чрезвычайным ситуациям. Проверяли все: начиная с технического состояния вертолетного парка и заканчивая подготовкой персонала и документации по использованию этого европейского парка вертолётов. Также проверяется хозяйственная деятельность ГСЧС. Огромная служба, большой функционал, возложенный на нее. Тем более сейчас в военное время.

Цель проверки, которую мы заканчиваем – обобщение всех предыдущих ревизий, аудитов Государственной службы по чрезвычайным ситуациям. И одним из ключевых тезисов и одним из ключевых выводов этой проверки будет роль руководства этой службы в организации общей работы, в частности, подразделений, которые обеспечивали и обеспечивают полеты авиации ГСЧС. Мы сейчас ее используем не в таком количестве и не в таких масштабах, как это было до широкомасштабной войны, и у нас сегодня есть возможность достаточно основательно разобраться, какие вертолеты были и есть в авиационном парке ГСЧС, что мы должны сделать, чтобы не допустить в дальнейшем таких трагедий не только в системе Министерства внутренних дел, а в целом в эксплуатации европейских вертолётов.

И когда закончится проверка, у нас уже будет полная картина того, какие ошибки были допущены на системном уровне, в том числе и те, которые привели к этой трагедии.

Что я могу сказать сейчас? Есть вопросы подготовки технического персонала, пилотов, использования симуляторов этой авиационной техники, использования топлива, знания иностранного языка – в этом случае английского – персоналом, обслуживающим вертолеты. Ибо знание английского языка пилотами должно быть обязательным при использовании такой техники. Это сэкономит огромные средства по эксплуатации этого транспорта. Каждый специалист, допускаемый к обслуживанию и эксплуатации этой техники, должен пройти дополнительное обучение за границей. Или в Румынии, или в Германии, или во Франции. То есть речь идет о тех странах, которые допущены к техническому обслуживанию этих вертолетов. И те, у которых есть соответствующие лицензии для обучения персонала. Поэтому мы подошли к каждому технику и каждому пилоту отдельно, а также ко всем, кто обслуживал все эти процессы на бюрократическом уровне.

Скажу вам, что Министерство внутренних дел имеет самый большой авиационный парк европейских вертолётов. Их 56. И сейчас эту систему эксплуатации авиации как раз достраиваем. Должны быть единые стандарты, четкие правила о том, каким образом эксплуатируется эта техника. Чтобы было понятно: не может вертолет, например французской компании Airbus, ремонтироваться, эксплуатироваться так, как, скажем, вертолет МИ-8 для военных. Потому что иностранная и отечественная военная и гражданская техника – это несколько разное. Тот вертолет, который мы потеряли в этой авиакатастрофе, технологически выше всех вертолетов отечественного производства. Та электронная система, которая на таких вертолетах стоит, требует соответствующего обслуживания и соответствующих знаний для того, чтобы не допустить какую-либо ошибку.

Сейчас мы делаем все для того, чтобы персонал, обслуживающий этот парк, прошел соответствующее обучение, пилоты имели возможность учиться и тренироваться на соответствующих симуляторах. А я скажу, что в этот период симулятор не работал на базе одного из наших учебных заведений, документы на него не были получены. То есть, симулятор был, а документов на него не было. Более того, на этот симулятор не было электронной флешки, которая должна была запустить его в использование.

Поэтому мы сейчас все допущенные ранее ошибки исправляем. И, конечно, должны сделать все возможное и невозможное, чтобы не повторить такую же трагедию не только в Министерстве внутренних дел, но и в целом в стране.

– Вы летаете на вертолетах сейчас во время войны?

– Нет, езжу только на автомобиле.

– Вы перестали летать после гибели бывшего руководства МВД?

– Нет, я и до этого не летал. Считаю, что во время войны должностным лицам это опасно. Есть соответствующие меры безопасности, которые мы все должны соблюдать. Вы, наверное, помните, что после крушения я запретил все полеты авиации. Хотя авиация ГСЧС и МВД работает исключительно для эвакуации тяжелораненых бойцов и мы перевозим также в срочном порядке медицинский персонал из одного города в другой. В какие города – не буду называть. Это практически вся Украина, за исключением тех областей, которые находятся непосредственно вблизи линии фронта.

– Как вы отреагировали, когда появилась информация от ГБР о предъявлении подозрений? Ожидали ли подобные результаты расследования? Понимаю, что расследовала не Нацполиция, но определенную информацию вы наверняка имели.

– Мы сотрудничали со следствием и предоставили всю информацию, которая интересовала следователей бюро. Часть информации я действительно знал. Что касается вручения подозрений – меня это не удивило. Я знаю, что некоторые должностные лица допустили просчеты в системе обслуживания авиационного транспорта.

– Вы к тому же сказали, что не работал симулятор. То есть люди не тренировались, как это нужно было делать.

– Очевидно, не все.

– Почему все эти ревизии, о которых вы говорите, не проводились до авиакатастрофы? Это мог делать руководитель службы? Нужно ли для этого указание министра?

– В Министерстве внутренних дел есть авиационное подразделение, которое отвечает за организацию и координацию всей системы авиационного транспорта. Начальники управлений авиации в Национальной гвардии, Государственной пограничной службе, Национальной полиции, ГСЧС отвечают уже непосредственно за эксплуатацию, использование этих вертолетов. И эти люди должны знать, что у них в подразделениях происходит. Сегодня наша задача сделать так, чтобы эксплуатация всего парка вертолетов, о котором я сказал, происходила по единым правилам. Только это позволит нам избежать таких чрезвычайных событий, как мы имели в январе.

– Эти правила установлены?

– Да. Мы с Национальным бюро по расследованию авиационных происшествий и инцидентов с гражданскими воздушными судами Министерства инфраструктуры плодотворно сотрудничаем. Это достаточно большая работа. Но на сегодняшний день она достаточно упорядочена, я считаю, в Министерстве внутренних дел.

И мы этим опытом поделимся со всеми государственными и негосударственными органами, эксплуатирующими такие вертолеты.

Еще раз хочу подчеркнуть: если это техник, то он должен пройти обучение и иметь соответствующий сертификат, который допускает его к ремонту, обслуживанию этого транспорта.

Если это пилот, то должны быть требования к налетам. Если сейчас нет практических налетов, должны быть налеты на симуляторах.

Технический персонал четко должен понимать, что есть макеты фюзеляжа, и они с ним работают. Каждый вертолет каждый день должен проходить техническое обслуживание в соответствии с требованиями эксплуатации.

Вертолет стоит огромных денег. Например, упавший стоил примерно 13,5 миллиона евро. К такой технике должен быть квалифицированный подход.

– Вы сказали, что во время войны нужно соблюдать определенные меры безопасности, поэтому вы и не летаете на вертолетах. Денис Монастырский не соблюдал такие меры, правильно я поняла?

– Один из тех должностных лиц, которому вручили подозрение, как раз и отвечал за этот вопрос. Не министр Монастырский должен принимать решение о том, лететь или не лететь. Решение принимал руководитель полетов, пилот – руководитель погибшего экипажа и руководитель управления авиации.

– Они должны были его отговорить?

– Они должны были не разрешить полет вертолета.

– Они могли это сделать?

– Конечно.

– А почему не сделали?

– Следствие и суд установит, насколько полной была их вина в произошедшем.

– Будут ли кадровые изменения по результатам внутренних проверок в ГСЧС?

– Да, готовятся кадровые изменения по результатам этих проверок. Думаю, что в течение недели-двух эти кадровые изменения будут.

- Сохранит ли должность руководитель ГСЧС?

– Это покажут результаты проверки.

– Государственная служба по чрезвычайным ситуациям была не очень хорошо обеспечена техническими средствами до войны. Достаточно вспомнить даже о недостающей лестнице, когда речь шла о ликвидации пожаров в высотках. Война что-нибудь изменила? Потому что нагрузка на них сейчас колоссальная, и мы видим, как они работают на местах "прилетов" во время эвакуации людей. А что делается для технического обеспечения этой службы?

– Обеспечение значительно улучшилось. Мы благодарны нашим международным партнерам, которые начали нам с начала широкомасштабной войны помогать. Это касалось генераторов, цистерн для топлива, цистерн для воды и непосредственно пожарных машин.

В то же время на сегодняшний день для нашей большой страны, когда мы потеряли очень много техники, в том числе и техники ГСЧС, когда враг постоянно обстреливает наши города, а дома есть не только 9-ти и 12-этажные, но и 30-ти и 35-этажные, стремянки, о которых вы говорите, это действительно проблема, их не хватает. Спасатели более или менее снабжены 30-тиметровыми стремянками – они достают до 9-го этажа. А стремянки на 40-70 метров, во-первых, тяжелые в эксплуатации, не всегда есть возможность и подъехать к такому дому, и развернуть технику. Во-вторых, такая стремянка производится только иностранными компаниями, и их стоимость – около миллиона евро и больше. Поэтому мы общаемся и с нашими производителями, возможно, кто-то из них начнет производить такие стремянки, но они пока предлагают стремянки на 30-35 метров.

Кроме того, мы ожидаем, что у нас будет возможность закупить или нам передадут такие лестницы, как материально-техническую помощь из других стран. Потому что это безопасность и жизнь наших граждан.

– Как безопасность и жизнь спасателей.

– Конечно. И если представить, что пожар, например, на 20-м этаже, есть большая проблема. Вертолет не подлетит, потому что достаточно плотная застройка. Поэтому наши работники, рискуя своей жизнью и здоровьем, заходят в подъезды и идут по лестнице.

– Или прилетит где-то ракета – и людей надо доставать с высокого этажа…

- Именно так. Но хочу добавить, что у нас есть центры быстрого реагирования, и там работают альпинисты. Это такой спецназ для ГСЧС, они прекрасно справляются со стоящими перед ними задачами.

"Я Б ТАК СМЕЛО СКАЗАЛ, ЧТО ЗА 10 ЛЕТ ДОЛЖНЫ РАЗМИНИРОВАТЬ ГДЕ 80% ТЕРРИТОРИЙ НАШЕГО ГОСУДАРСТВА"

– Одна из задач, стоящих перед ГСЧС, – разминирование. Президент отмечает, что Украина должна разминировать свою территорию не через десятилетие, а через годы. В каких условиях это можно сделать? С вашей точки зрения, сколько лет понадобится на разминирование всех территорий? Потому что публично разные чиновники называют от 25 до 70 лет.

– Очень трудно что-то прогнозировать, потому что идет война. Заминирование территорий Киевской, Черниговской, Сумской областей не идет ни в какое сравнение с ситуацией в Херсонской области. А Херсонская область не идет по сравнению с заминированием Запорожской, Донецкой и части Харьковской областей там, где сейчас стоит противник.

Что касается контролируемой на сегодняшний день части нашего государства, то совершенно естественно, что мы успеем провести это разминирование относительно довольно быстро. Условие – большое количество наших саперов и Вооруженных сил, пиротехников ГСЧС, взрывотехников Национальной полиции. Мы постоянно набираем в эти подразделения людей, получаем специальную технику для разминирования от наших международных партнеров. И продолжаем сейчас разминировать каждый день.

Все, кто приобщен к разминированию, работают в две смены. Одна смена может быть две недели или месяц-полтора. То есть, часть людей находится у себя в регионах, другая – едет в области, где нужно проводить разминирование.

Мы получаем машины механизированного разминирования, их у нас уже больше десятка работает. По расчетам нам нужно их хотя бы около сотни.

Объективно их не могут производители – будь то Хорватия, Швейцария, Германия, Великобритания или Канада – изготовить достаточно быстрым способом. Поэтому мы делаем заказ и ждем. И международные партнеры нас здесь поддерживают для того, чтобы эти заказы были.

Как только поступает машина для разминирования, персонал для работы на ней проходит обучение, которое длится две недели, и мы запускаем его в работу.

Также мы надеемся на гуманитарное разминирование международных организаций, которые зайдут на территорию государства, чтобы нам помогать.

Конечно, мы не хотим допустить, чтобы территории разминировались 25 или 70 лет, потому что экономика должна работать, люди должны возвращаться в свои дома, работать на земле. Должен быть свет, должен быть газ.

Поэтому мы все делаем для того, чтобы четко распределять наши усилия по разминированию прежде всего приоритетных территорий. Это населённые пункты. И туда, где можно безопасно проводить сельскохозяйственные работы, мы также направляем наших специалистов.

Конечно, не хватает сил, потому что очень много у нас саперов прямо у линии фронта. Часть тех работников, которые могли бы работать в ГСЧС или в полиции, несут службу сейчас в Вооруженных силах.

Характеризуя плотность заминирования, которая есть в Запорожской области, на южном направлении – это Орехов, Гуляйполе, Большая Новоселка, министр обороны сказал, что там 5 мин на квадратный метр. Но ведь не забывайте, что еще у нас есть дистанционное минирование, которое накапливается противником каждый день. Сложность заминирования с каждым днем все выше и выше. Есть, например, последовательное минирование, когда техника наезжает или солдат наступает на одну мину, а взрывается одновременно еще какое-то количество на линии.

Поэтому очень много факторов, влияющих на сроки выполнения этой работы.

Если будет техническая оснастка и люди, умеющие разминировать, мы разминируем довольно быстро. Я бы так смело сказал, что за 10 лет должны разминировать где-то 80% территорий нашего государства.

– Это очень оптимистичный прогноз.

– Да, это оптимистический прогноз, но мы можем это потенциально сделать, учитывая современные технологии. Сейчас разрабатываются в экспериментальном варианте и предоставляются нам дроны, которые могут пролетая над землей, сканировать ее на глубину одного метра. И давать точные координаты и точки, где должны работать наши взрывотехники.

Мы обращаемся к нашим партнерам, они обычно идут нам навстречу, потому что весь мир заинтересован в том, чтобы Украина развивалась и процветала экономически. А мы заинтересованы в первую очередь.

Я думаю, что так, как мы научились работать во время войны, это втрое быстрее, чем было раньше. В то же время мы не должны гнаться за скоростью, должно быть качество. Чтобы люди могли зайти в безопасный двор, в безопасную квартиру и сельхозтехнику выгнать на безопасную территорию и там проводить полевые работы.

– "Украинская правда" опубликовала репортаж о судебном процессе над херсонским спасателем Алексеем Левченко. В нем говорится, что он много лет работает в ГСЧС в Херсоне. И оставался на службе и во время полномасштабной фазы войны, и после оккупации города, и после его освобождения. Руководство регионального управления выехало, из центрального аппарата людям тоже не поступало никаких указаний по их выезду, выводу техники, каких-то действий, учитывая ситуацию. Теперь его судят за коллаборационизм. Можно предположить, что подобные истории еще будут. Вряд ли Алексей – единственный из спасателей, которые оставались в области во время оккупации и помогали нашим людям, выполняя свою работу. Читали ли вы этот репортаж?

– Да, я эту статью читал. Соглашаюсь, что мы можем предположить, что такие случаи не единичны, и это касается не только Херсонской области. У нас идет служебная проверка, которая касается не только этого случая, но и всех действий работников ГСЧС в регионах в первые недели и месяцы широкомасштабной войны.

– А как быть с руководством на центральном уровне? Почему они не давали указания и не входили на связь?

– Мы это тоже выясним. Группа уже выехала в Херсон, опрашивает и работников, и руководителей регионального Главного управления ГСЧС, которые в то время находились на этой территории или выходили из Херсона и Херсонской области, чтобы установить истину относительно того, какие команды тогда поступали.

– Когда речь идет о предателях, то в основном публично говорят о полицейских, сотрудниках СБУ, других представителях правоохранительных органов. О сотрудниках ГСЧС почти не вспоминают, поэтому хотелось бы понять, а что было с ними. Вот как оценить действия таких людей? Они работали на оккупантов или все-таки на украинский народ, на людей, вынужденных переживать оккупацию вместе с ними?

– Работники ГСЧС – не комбатанты, то есть рассматриваются не как воюющая сторона. В то же время вы упомянули Национальную полицию. Так вот, Национальной полиции поступила команда в такое-то число или к такому-то времени выйти с территории. К не выходившим применялись жесткие управленческие мероприятия. В том числе и к руководителям.

В ГСЧС ситуация была несколько иной. Они без оружия, только со спецтехникой, и их функции – это ликвидация последствий чрезвычайных происшествий, тушения пожаров и т.д.

Поэтому мы должны выяснить, какие в каждом регионе, где происходила эвакуация и техники, и персонала ГСЧС, поступали команды. Начиная от руководства ГСЧС и заканчивая руководителем регионального уровня. После этого будет понятна общая картина произошедшего. То есть надо посчитать, сколько было в штате работников управления ГСЧС региона того времени, в штате управления города того времени, а также сколько людей вышло и куда. Если руководитель выходил, ему предстояло дать команду на выход всем.

С одной стороны, это очень трудный вопрос, который на сегодняшний день не унормирован. Его еще предстоит после этой проверки нормировать. То есть остались там люди тушить пожары. И они помогали, прежде всего, не оккупантам, они помогали нашим людям.

Не считая того, некие подразделения потеряли там технику. Им эту технику либо сожгли, либо ее забрали именно оккупанты, и гипотетически мы можем предположить, что они ее используют и сейчас. Соответственно, оставались люди, которые заняли руководящие должности уже при том, когда сняли флаг Украины и повесили флаг России. И вину каждого нам придется еще установить.

Но я не хотел бы, чтобы это была этакая "охота на ведьм", я хотел бы, чтобы это была достаточно основательная работа в интересах нашего государства и в интересах службы.

– У вас есть понимание, сколько работников этой службы осталось на оккупированных территориях и что они там делают?

– У меня есть только общие цифры. Что они там делают? Кто остался служить с оккупантами, а кто остался просто гражданским лицом. Мы не должны забывать о тех людях, которые там имели тяжелобольных родственников и поэтому не уехали. Это одна история. Но я могу сказать одно: если кто-то сотрудничает с оккупантами, он должен ответить перед законом. То ли это будет полицейский, то ли это будет военный, то ли это будет работник другого правоохранительного органа. К тем, кто добровольно занимает должности у окупантов, в первую очередь есть вопрос, почему они не вышли.

– Могли и не успеть.

– Если не было команды, могли и не успеть. Эта история, о которой мы говорим, в некоторой степени двояка. Он же мужчина совершеннолетний? Совершеннолетний. Он же давал присягу? Давал. Он понимал, где он остается. Другое дело – это то, что у него было в уме. Мы этого сейчас не знаем. Возможно, думал, что оккупация будет неделя – и все уйдут. Или у него в голове было какое-то другое мнение? Добровольно ли он работал под вражеским флагом? Или ему было все равно, на кого работать? То есть масса может быть причин. А нам нужно выяснить точно, что же там произошло.

– В мае Украина выполнила одну из рекомендаций Еврокомиссии, которая может приблизить начало переговоров о вступлении в ЕС, – утвердила Комплексный стратегический план реформирования органов правопорядка как части сектора безопасности и обороны Украины на 2023–2027 годы.

Этим документом определены ключевые идеи, а в дальнейшем должны быть разработаны четкие планы их реализации в конкретных органах и изменения на уровне законодательства. Что в этом направлении делает МВД?

– После подписания Президентом этого документа Генеральный прокурор провел соответствующее совещание, где мы распределили, каждый по направлению, обязанности. Мы работаем над кластером, определенным по министерству и Национальной полиции. Это наработка изменений в Уголовный и Уголовный процессуальный кодексы в соответствии с преступлениями, в частности военными, которые мы сейчас документируем. Среди приоритетов также борьба с наркопреступностью. Это история не только полицейская, но и всей правоохранительной структуры. Здесь мы говорим и об оружии также, о расследовании преступлений с использованием оружия, о расследовании производств по мошенничествам. То есть такие концептуальные устои, по которым мы будем действовать. Но прежде это изменения в законы. А потом уже наши совместные действия – Министерство внутренних дел, Службы безопасности Украины, Государственное бюро расследований и другие правоохранители, которые будут реализовывать эту концепцию.

Думаю, что в сентябре уже будет промежуточное обсуждение поставленных задач, которые мы все утвердили, для того, чтобы понимать, на каком этапе их реализации мы сейчас находимся.

– Хотите какие-то дополнительные функции для структур, деятельность которых координирует министерство?

– Татьяна, у нас уже столько функций, что нам бы качественно справиться с теми, что есть. По-моему, на сегодняшний день те функции, которые мы имеем и которых недавно увеличилось на 80%, очень усилили наши подразделения, прежде всего возросла профессиональность наших работников. И возросла смелость элементарно уехать из Черновцов или Закарпатья на два-три месяца в деоккупированные Харьковскую и Херсонскую области служить, как оттуда выбили врага. Это закаляет людей, они учатся и возвращаются в свои регионы совсем другими специалистами. Их профессиональный уровень на порядок растет.

Они общаются больше с людьми, они видят больше горя, они документируют десятки военных преступлений, собирают вещественные доказательства в условиях, когда что-то летит – БПЛА, или ракеты.

И все ощущают, что мы находимся в единой правоохранительной системе и правоохранительной структуре.

"ПОРТФЕЛЬ ПРОЕКТОВ ПО БЕЗОПАСНОСТИ У НАС В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ НАСЧИТЫВАЕТ ОКОЛО 20 ЗАКОНОПРОЕКТОВ. ОНИ УЖЕ ВСЕ ГОТОВЫ"

– Россия сейчас судит "азовцев" и "айдаровцев" как террористов, хотя они не совершали никаких терактов, а мы расследуем военные преступления по статье 438 Уголовного кодекса, в которой говорится о нарушении законов и обычаев войны. Почему? Разве обстрелы теми же ракетами гражданской инфраструктуры – это не террористические акты, как и другие действия, которые можно расценивать как террор гражданского населения?

– Во-первых, идет широкомасштабная война. Как бы кто это ни называл. Соответственно и преступления фиксируются именно военными. Есть разница между террором и терроризмом. В разговоре мы часто используем терминологию не в ее прямом смысле. А вот для юридической оценки это имеет огромное значение. Мы все стремимся, чтобы Россия на международном уровне понесла ответственность за все свои преступления. Поэтому важно правильно квалифицировать все действия неприятеля. С точки зрения существующих норм международного права, государство не может совершать террористические акты. Но террор гражданского населения во время открытой войны – это уже фиксация именно военного преступления, определенного нормами международного права, за которое можно судить конкретных должностных лиц враждебной страны.

Во-вторых, мы собираем много информации по каждому лицу, по каждому военнослужащему – от генерала до рядового российской армии, расследуем преступления, по которым они проходят, устанавливаем вину каждого, а собранные материалы их военных преступлений направляем в Международный уголовный суд.

– Насколько я знаю, Интерпол не очень охотно берет в розыск военных РФ, мол, это не о преступлениях, а о политике. Если бы речь шла о терроризме, то уж о политике говорить они бы не могли.

– Они бы не брали, даже если бы квалифицировали как терроризм. И вообще Интерпол себя показал за время войны как организация, которая не всегда идет нам на встречу, играющая в политику организация, а не выполняющая функции, для которых она и была основана.

Поэтому мы через Офис Генерального прокурора общаемся с Международным уголовным судом и другими международными уголовными институтами. Мы достаточно плодотворно сотрудничаем по этому вопросу с Европолом.

– Вы поддерживаете идею создания специального трибунала, который бы судил высшее военно-политическое руководство России?

– Я считаю, что все прямо или косвенно причастны к начавшейся в Украине войне, кто принимал решение о начале вооруженной агрессии против нашего государства и выполнял их, в результате которых погибли и продолжают гибнуть наши граждане – гражданские и военные, уничтожается гражданская инфраструктура, а существование нашей страны, ее государственность в первые недели и месяцы была под вопросом, – должны ответить перед международным трибуналом.

– Вы заявляли о том, что по поручению Президента Украины в МВД готовят большой документ, целью которого является формирование новой среды безопасности в стране. Можете рассказать о ключевых положениях этого документа? Что означает на практике среда безопасности и какие риски вы видите в послевоенное время?

– Среда безопасности – это то, как мы все будем жить после войны. То есть, насколько безопасно нам будет в нашей стране. В стране, в которую мы хотим вернуть наших граждан из-за границы, где будут жить наши герои, воевавшие за нее на фронте. В стране, где мы должны обеспечить безопасность нашим детям и в дошкольных учебных заведениях, и в средних, и в высших учебных заведениях. В стране, где мы должны сделать все, чтобы здесь заработал бизнес, чтобы восстанавливалась экономика. В стране, где каждый будет понимать друг друга, будет уважать права друг друга. И, конечно, мы будем учитывать те проблемы ментального состава, которые будут у нас у всех после войны. Которые будут связаны с тем страхом, с той болью, которую каждый гражданин Украины переживает. Поэтому мы хотим, чтобы безопасность для наших граждан во всех сферах деятельности имела четкие рамки. Что мы должны сделать? Прописать, как мы должны жить. К примеру, мы приезжаем в аэропорт или на железнодорожный вокзал. Мы обязательно должны пройти соответствующие рамки, обязательно должны быть осмотрены на наличие возможных взрывоопасных предметов и оружия, потому что это безопасность не только проходящего их гражданина, но и всех, которые будут находиться в том самолете или поезде.

Мы четко должны понимать, что после войны, в период экономических проблем, которые мы также ожидаем, поднимет голову криминалитет. И мы должны иметь возможность быстро раскрывать преступления, противодействовать большинству преступлений, которые могут быть совершены на территории нашего государства. Поэтому мы говорим о камерах видеонаблюдения, в частности, так называемых интеллектуальных камерах, которые могут определять лицо подозреваемого в совершении преступления. А для того, чтобы после совершения, например, тяжкого преступления, такого как разбой или убийство, мы могли также и по камерам видеонаблюдения отслеживать маршруты этих лиц.

Мы должны говорить, как я уже сказал, о безопасности наших детей в школах. Чтобы посторонние лица не проходили даже во двор учебных заведений. Для этого у нас должен быть не только спектр технических средств, а также мы должны научить и преподавательский состав, и родителей, и детей мерам безопасности в обществе.

Очень много под ногами мин. Очень многое после войны будет взрывоопасных предметов, боеприпасов, и дети четко знают, куда им нужно позвонить, если они находят такой объект.

– Вы так уверенно сказали, что дети четко знают. Почему вы решили, что они знают?

– Для того чтобы они знали, мы совместно с Министерством образования создаем в каждой школе классы безопасности, где им объясняют, какие бывают мины, как они выглядят. Например, та же мина-лепесток, которых немало оставили россияне на освобожденных территориях.

Покажу вам кое-что. У вас же мобильный с собой?

– Да.

– Вот такие брошюры мы раздаем детям. Наведите камеру на изображенный здесь (показывает – авт.) QR-код. Видите – загружается изображение этой мины? Теперь это можно будет использовать. К примеру, подносишь на траву – и оно в 3-D крутится. И дети уже знают, что такая мина может быть зелёной и лежать в зеленой траве. Что на такой "лепесток" нельзя наступать и что с этим делать.

Портфель проектов безопасности у нас сейчас насчитывает около 20 законопроектов. Они уже готовы. Часть рассмотрена в комитетах Верховной Рады и рекомендована для рассмотрения в зале, а часть пока рассматривается в комитетах.

Они касаются работы полиции, ГСЧС и органов местного самоуправления. К примеру, вопрос видеонаблюдения в населенных пунктах. Потому что это безопасность наших граждан.

Вопрос о том, кто имеет доступ к этой информации? Он должен быть исключительно под логином. То есть все, кто заходит и смотрит информацию или ее скачивает, должны быть идентифицированы. Чтобы ни у кого не было возможности самопроизвольно посмотреть эту информацию и кому-то передать. Мы хотим это четко унормировать.

В этой же парадигме у нас и авиационная сохранность. Это безопасность в аэропортах.

В этой же парадигме открытие аналитического и ситуационного центра МВД, который будет обобщать и анализировать всю поступающую туда информацию в течение суток. А затем будет предоставлять соответствующие рекомендации для правопорядка для прогнозирования тех или иных ситуаций безопасности в государстве. Это будет касаться чрезвычайных событий, безопасности на дорогах, уровня криминалитета, пожаров в экосистемах и т. д. которые могут быть в нашем государстве.

Мы отобрали 20 лучших работников-аналитиков, которые в сентябре пройдут в Великобритании соответствующую учебу. Это системные аналитики, прогнозирующие ситуацию.

У нас в ситуационном центре представители всех служб, реагирующих на конкретную ситуацию. К примеру, взрыв Каховской ГЭС. Работают у нас специалисты ГСЧС, полицейские, работники Службы безопасности Украины.

Так у нас будет и в дальнейшем организована работа. Это будет касаться также вопроса разминирования территорий. У нас есть большие электронные карты, на которые мы наносим кластеры по территориям, где провели разминирование и где будем проводить. Это делается для того чтобы рассчитать силы и средства.

Мы ясно знаем, где у нас находится тот или иной автомобиль механизированного разминирования, который вышел из строя, взорвавшись на мине. Поэтому учитываем время, когда он будет в ремонте, и рассчитываем, как использовать эффективно силы и средства.

Еще одна тема безопасности – киберпространство. Количество мошенничеств выросло в разы. Первое – это государство-агрессор, второе – места лишения свободы, а третье – это наши дельцы, которые в разных регионах нашего государства или за границей пытаются забрать средства у наших граждан. В первую очередь, это касается системы продаж. Мы этому тоже противодействуем.

Это также касается борьбы с наркопреступностью. В частности, интернет-магазины, распространяющие наркотики. В этом году количество таких магазинов значительно выросло. Мы уже знаем эти магазины и плодотворно работаем над их документированием, обнаружением и ликвидацией. Мы хотим на системном уровне дойти до тех людей, кто организует такие преступные схемы.

Следующее – это безопасность на дорогах. Сейчас лето, люди уехали, мы снова имеем увеличение количества ДТП, в том числе с тяжелыми и трагическими последствиями. Мы увеличили на 50 и возобновили работу камер фиксации скорости дорожного движения, потому что превышение скорости – на сегодняшний день основной фактор большинства тяжелых ДТП.

Мы слышим наших граждан и хотим, чтобы эти камеры обладали датчиками и фиксировали громкость работы двигателя, повышения шума. Для того чтобы если будет закон, полиция могла на законных основаниях этих людей привлекать к административной ответственности. Тех же стритрейсеров, например. На сегодняшний день мы имеем очень много обращений от граждан, чтобы с ними сделали уже что-то, но не можем, потому что нет закона и нет статьи КУоАП, чтобы оформить и выписать штраф на этих граждан. Это касается как владельцев автомобильного транспорта, так и владельцев мотоциклов.

– Вы посчитали, сколько нужно денег на установку всех этих камер?

– Мы не покупаем сейчас камеры. Речь идет о камерах, работу которых приостановили в начале войны, даже не снимая, их просто отключили от системы.

Очень часто нас упрекают, что сейчас идет война, а вот эти камеры могут использоваться врагом. Хочу вас заверить, что камеры имеют достаточно серьезную систему защиты информации – сегодня одну из лучших в государстве. Более того, хочу напомнить, это не камеры наблюдения, это камеры фиксации движения. На определенном участке фиксируется только номерной знак, передняя часть автомобиля и его марка для того чтобы полицейские могли выписать штраф. Поэтому я считаю такие обвинения безосновательными. Это не камеры видеонаблюдения и это не сдержимое. Это камеры, которые фиксируют исключительно автомобиль при превышении скорости.

– А кто должен профинансировать интеллектуальные камеры и о какой сумме идет речь?

– Мы надеемся, что финансировать будут наши международные партнеры в рамках программы по восстановлению нашего государства. Мы провели несколько переговоров и с японской стороной, и с представителями Еврокомиссии, и с послами многих государств, которые смогут нам оказать техническую помощь. Это не только камеры и серверы, это техническое снабжение для построения этой системы. Мы будем учитывать и европейский опыт, и израильский опыт безопасности, и американский. Такие камеры мы не будем устанавливать везде – только там, где это с точки зрения правоохранительных органов нужно сделать.

После войны такие камеры должны быть в общинах. Общины смогут покупать их самостоятельно, мы будем предоставлять только технические характеристики для интеграции в общую систему, а уже община будет решать, какую именно и какой фирмы они будут покупать.

То есть, понятно, что у нас нет денег и мы сейчас не имеем права тратить во время войны колоссальные средства на систему видеонаблюдения. В то же время, если речь идет о безопасности каждого гражданина, то такие камеры должны появиться на улицах городов.

– Не рано ли мы все это планируем? Как знать, сколько еще будет продолжаться война.

– Некоторые страны в войне живут годами, десятилетиями, а система внутренней безопасности формируется и работает.

– Вы же сказали, что среда безопасности – это та среда, в которой мы будем жить после войны.

– Но начинать ее создание нужно сейчас. Например, о безопасности детей мы должны позаботиться уже сейчас. Мама не поведет ребенка в школу или детсад, если не будет уверена, что там есть соответствующее укрытие.

– Уже много раз проверяли укрытия, однако вопрос как с их обустройством, так и с количеством до сих пор не решен. Что с этим делать?

– Их нужно построить. На государственном уровне проводится комплекс мер, чтобы эти укрытия построить. Мы говорим не о временных укрытиях, а о полноценных бомбоубежищах. Там должна быть система вентиляции, система канализации, система подачи и очищения воды. Это достаточно большие деньги. Надеюсь, что наши международные партнеры нам помогут справиться с этой задачей, ведь построение одного такого большого укрытия может стоить несколько миллионов гривен.

Речь идет о том, чтобы по заданию Президента унифицировали стоимость постройки одного квадратного метра таких укрытий. Для того чтобы наши строительные компании уже могли начать их строительство.

Вот видите, мы с вами снова говорим о средствах. Мы говорим о камерах – это большие деньги. Мы говорим об укрытиях – это тоже большие средства. Потому что это целая инфраструктура безопасности, которая должна в ближайшие месяцы и годы заработать. Какая-то будет пролонгирована на три-пять лет, а какая-то инфраструктура, те же камеры видеонаблюдения и укрытия, уже должна работать.

Министерство внутренних дел отвечает за контроль за доступом к этим укрытиям. Но параллельно мы отвечаем и за школьников. Я вам приведу пример: каждый родитель понимает, что когда ребенок спускается в укрытие под детским садом или под школой, то должен быть в безопасности. То есть, кроме детей и педагогов, там никого не должно быть.

– Сейчас в школьные укрытия пускают всех.

– Здесь четко должны быть определены критерии, что время, пока ребенок находится в школе или в детсаду, это время учебных часов, и это укрытие не для всех. Укрытием для всех оно становится после официального завершения рабочего дня образовательного учреждения. Ибо любой может зайти, разбрызгать, например, слезоточивый газ. Кто угодно может зайти, например, не дай Бог, со взрывоопасным предметом. Любой может зайти с собакой, а нужно учитывать психологическое состояние, эмоциональное состояние, физическое состояние наших детей. Мы об этом должны четко говорить, потому что каждый родитель думает об этом, а потом не отпускает детей в школу.

Поэтому сегодня мы говорим о трех категориях регионов нашей страны. Непосредственно там, где ведутся боевые действия и больше всего идет обстрел. Хочу сказать, что гражданскую инфраструктуру обстреливают в среднем 180 раз в день. Это Черниговская, Сумская, Харьковская, Донецкая, Херсонская, Николаевская, Запорожская области.

Родители хотят, чтобы дети пошли в школу, но у нас нет инфраструктуры, чтобы 100% детей, проживающих в том же Запорожье, находились за партами. Вторая категория – это области, приближенные к зоне боевых действий, которые также периодически обстреливаются. И третья категория – та, которую обстреливают ракетами меньше.

Белорусская граница – это области, где мы тоже переживаем за наших детей больше, потому что оттуда могут лететь "Шахеды", оттуда могут быть пуски ракет, поэтому следует четко градуировать, где надо в первую очередь эти укрытия строить. К примеру, мы прекрасно понимаем, что в Херсонской области дети в ближайшее время не пойдут в школу в тех районах, которые обстреливают по несколько раз в день.

И там, где нет эвакуации, детям должны быть обеспечены элементарные условия. Интернет, например, для того чтобы они были на занятиях хотя бы онлайн.

"ПО ТАКИМ УСЛОВИЯМ В СТРАНЕ БУДЕТ ОЧЕНЬ ТРУДНО ПРОВЕСТИ ВЫБОРЫ. ЗАКОНЧИМ ВОЙНУ, ТОГДА И БУДЕМ ГОВОРИТЬ О ВЫБОРАХ"

– Хочу спросить о возможной вашей отставке, потому что сейчас очень много говорят о вообще вероятной смене правительства осенью. Даже периодически публикуются со ссылкой на источники фамилии возможных кандидатов на должности премьера и министров. Вы можете прокомментировать подобные слухи? Насколько они соответствуют действительности?

– Я вам скажу так: не верьте слухам. Смотрите на работу, эффективность работы каждого ведомства, в том числе и Министерства внутренних дел.

– Обсуждая эту информацию, одни источники мне рассказывали, что вас не любят в Офисе президента. Другие, напротив, говорят, что вы можете заменить на должности заместителя руководителя Офиса президента Татарова.
– Я за последние две недели побывал на десяти должностях, если верить телеграммам-каналам и соцсетям. Но ведь я не могу на десяти должностях быть. Я стараюсь не реагировать на подобные вещи вообще.

– А при каких условиях готовы уйти в отставку самостоятельно?

– По решению Президента и Премьер-министра. В первый день своего назначения я получил указание Президента искоренить коррупцию во всех службах Министерства внутренних дел. И мы его выполняем.

Есть люди, с которыми мы уже почти расстались, с которыми еще должны расстаться. Конечно, эти люди недовольны тем, что им, возможно, перекрыли доступ к каким-либо благам.

Перефразируя известную пословицу, говорю так: рыба не должна гнить с головы. Председатель должен первым отказаться от этих "благ", которые, возможно, были когда-то в Министерстве внутренних дел. Очень трудно что-то перестраивать или строить на старом фундаменте, который уже тоже прогнил. Очень трудно набрать людей, являющихся единомышленниками, которые не живут одним днем, понимающих, что наша страна столкнется с огромным количеством проблем. В первую очередь социально-экономических и проблем с безопасностью внутри государства. К примеру, кто знает, что такое главный сервисный центр или региональный сервисный центр? Зато 99% населения знает, что такое МРЭО. Так вот, ГСЦ и МРЭО до начала моей каденции было одним и тем же. И конечно, что бывшие на должностях люди сначала в государственной автомобильной инспекции, а затем перешли в другое подразделение под другим названием, но с теми же функциями и возможностями, будут недовольны происходящим.

Люди должны определять, насколько эффективно правительство. Да, сегодня действительно не хватает средств, что с этим делать? Чем наполнять бюджет? Страна еще защищается от неприятеля в войне. Тысяча км активного фронта. Это и оборона, и наступательные действия. Это все нужно обеспечивать. Каждый боец должен получать з/п, форму, боекомплект, боеприпасы, и, конечно, этого бойца нужно перемещать по линии фронта. Это транспорт, медицинское обеспечение, и этот логистический комплекс велик. Это десятки миллиардов гривен.

Повторюсь: должны определять эффективность людей. Но я хотел бы всех обезопасить от диванных экспертов, которые оценивают, что происходит на фронте, не находясь там ни часа. Дивные эксперты у нас оценивают состояние экономики, не понимая, что происходит. Эти удары по промышленности, критической инфраструктуре – это миллиарды гривен потерь. И пока идет война, мы должны просто работать. Не важно, кто будет на той или иной должности, должен быть эффективный человек, понимающий, с чем мы сталкиваемся сегодня и с чем столкнемся завтра.

– Вы себя считаете таким человеком?

– Считаю, что я пока на своем месте.

– Будете ли усиливать какие-либо меры на границах в связи с построением среды безопасности? Мы же не знаем, кто там "полезет", когда война закончится.

– Во-первых, это диверсионные группы, это беспилотники и военная угроза, которая не исчезнет после окончания войны. Более двух тысяч километров границы с Беларусью и Россией.

Некоторые участки границы достаточно трудны для их охраны. Поэтому мы здесь говорим не только о физическом присутствии пограничников и военных, но и о технических средствах, которые будут исключать возможность нелегального пересечения нашей границы не только с территории России и Беларуси, но и с территории других стран, или выхода нелегалов на территорию стран Евросоюза и Молдовы. . Это в том числе и контрабандисты и прочие преступники.

Сегодня вдоль белорусской границы мы усилили количество пограничников до того количества, которое позволит вместе с военными обеспечить эффективную оборону, в случае необходимости, и защиту наших рубежей. Что касается западной границы, то речь идет о системе технической защиты и технического наблюдения для того, чтобы минимизировать переход через границу со странами ЕС граждан, которые пытаются избежать призыва в армию и мобилизацию. Те случаи, когда лица незаконно проходят через границу на территорию Румынии, Венгрии или Словакии, по закону этих стран нам их не возвращают обратно. Они уже становятся беженцами, страдающими от войны. Поэтому на западной границе мы тоже должны держать огромное количество нашего персонала. В том числе пограничников, которые на ротацию приходят с фронта, в том числе и для слаживания. Для того чтобы и западные границы также охранять. Ибо оружие может провозиться через наши границы, и контрабанда. Контрабандисты в одно время переключились с сигарет и спирта на перебрасывание через границу людей. "Перебросить" человека через границу стоит около 5-7-12 тысяч долларов. Это огромные средства и риска меньше, чем с сигаретами или спиртом.

– Польша предупредила о нестабильной ситуации на границе с Беларусью, угрожающей целостности и безопасности Альянса и ЕС. В Латвии мобилизуют пограничников из-за угрозы со стороны Беларуси. А как ситуацию на границе с Беларусью оцениваете вы?

– Наши разведорганы контролируют ситуацию. То количество личного состава, которое есть там сегодня, на наш взгляд, не позволяет говорить о серьезности угрозы вторжения на территорию нашего государства. У нас там сил достаточно для того, чтобы любое нарушение границы как военными формированиями, так и не военными, остановить и дать отпор. Я могу с ответственностью сказать, что на этом этапе именно так.

– Инициатива депутатов о декриминализации порнографии вызвала достаточно негативную реакцию в соцсетях. Люди пишут, что это не первоочередная проблема во время войны. Как вы оцениваете эту инициативу? Потому что она будет напрямую касаться киберполиции. Может быть, это даст ей больше возможности работать на безопасность, а не тратить время на отслеживание порнографии?

– Пока киберполиция и криминальная полиция не сидят и не рассчитывают, кто распространяет порнографию, кто зашел на порносайт. Усилия полиции сейчас направлены на привлечение к ответственности распространяющих детскую порнографию. На разоблачение педофилов, действующих в сети. Мы с этим контингентом работаем и будем дальше работать.

Вообще же, по-моему, во время войны декриминализация порнографии – не самая главная наша задача.

Многие забыли, сколько у нас людей каждый день погибают на войне и получают серьезные ранения и каким образом мы вообще держим фронт. То есть вся страна тяжело, но выдерживает. Как говорил Президент, устали мы все, но мы знаем, что кроме нас, врага никто не остановит. Если бы можно было остановить врага тем, что поменять людей на должностях или декриминализировали ту или иную статью Уголовного кодекса, пожалуй, мы бы это уже давно сделали или сделал бы Президент. Поэтому я считаю, что те десятки и сотни законопроектов, которые есть в Верховной Раде, гораздо важнее для функционирования государства и сектора безопасности и обороны, чем те вопросы, которые вы задали и задают в сети.

– В общем, вы поддерживаете декриминализацию?

– Я не читал самого законопроекта. Если у меня когда-нибудь будет время, обязательно его прочту.

– Возможны ли выборы сейчас, в условиях войны? Потому что в конце июля Руслан Стефанчук заявил, что "конституционного запрета проводить выборы во время военного положения нет". Позже сказал, что выборы нужно проводить после войны, во время войны это небезопасно. А как вы считаете? Сможете ли обеспечить правопорядок и условия проведения выборов во время войны?
– На мой взгляд, при таких условиях в стране будет очень тяжело провести выборы. Действительно, есть военное положение, есть война, вот закончим войну, тогда и будем говорить о выборах.

"РУКОВОДИТЕЛЬ ДНДЕКЦ ОТСТРАНЕН ОТ ВЫПОЛНЕНИЯ ДОЛЖНОСТНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ"

– "Гвардия наступления" была достаточно широко разрекламирована. Но теперь некоторые из бойцов говорят, что за этой медийной маской есть немало нерешенных проблем. В частности, комплектация техникой. Почему так произошло?
– Я могу сказать, что, во-первых, все бригады "Гвардии наступления" находятся на фронте. Во-вторых, мы пытались и пытаемся в нынешних военных условиях минимизировать наши потери. Прежде всего, человеческие, в вооружении и технике. Конечно, вооружения и техники очень часто не хватает в достаточном количестве, так как этого требует штатное расписание. В то же время на сегодняшний день я считаю, что наши подразделения обеспечены тем вооружением, которое дает им возможность активно вести боевые действия. Понятно, что если будет уменьшено количество материально-технической помощи от стран-партнеров, у нас будут серьезные проблемы, в частности с артиллерией, например, с боевой техникой.

– А эти бригады комплектовались современной западной техникой?

– Это стрелковое оружие, артиллерия, минометы. Это все, как правило, половина производства еще 20-30-летней давности. Более того, следует отметить, что наши бойцы научились воевать на любой технике и стрелять из любого вооружения. Кроме того, мы говорим о логистике. Красиво, например, взять этот телефон в руки. А где мы его ремонтируем? Возможно, стоит взять, например, не столь современный телефон, но который можем отремонтировать прямо на месте.

Возможно, не совсем удачный пример, но вот что я имею в виду: наш танк мы вывезем в 200, в 100 километрах или в транспортно-ремонтные мастерские в 20 километрах от линии фронта, и там мы можем отремонтировать. А вот логистика и ремонт отдельной западной техники на сегодняшний день несколько усложнены. Иногда нужно провезти ее на 300, 500 или на 1000 километров.

БПЛА – в основном все западные, и форма качественная, и питание. Что касается техники – нам давали не только, например, "Брэдли", нам отдавали танки Т-64, танки Т-72. Причем наши западные партнеры давали не только технику, выпущенную 20 лет назад, но и технику, которая была на складах. Мы берем все потому, что должны защитить наше государство. Любая техника, вооружение, боеприпасы должны использоваться против врага.

– Как вы вообще оцениваете успехи "Гвардии наступления", учитывая, что туда пошли профессиональные правоохранители, пограничники или гвардейцы, но не военные. Они все же были на третьей линии, а теперь на первой.

– Они были на второй линии, некоторые на третьей готовились. Да, на сегодняшний день они все на первой линии. Наши подразделения Национальной гвардии и Пограничной службы, Национальной полиции проводят эффективные штурмовые мероприятия вместе с Вооруженными Силами Украины.

Знаете, пока штурмовая бригада "Лють" еще не зашла в зону боевых действий, говорили, мол, ну что там могут сделать полицейские? В настоящее время отношение изменилось. Сейчас есть уважение и к полицейским, и к пограничникам, которые у нас на востоке сейчас. То есть к непрофессиональным военным. Есть взаимообмен информации, прикрытие флангов, совместная работа.

Самое главное, что эти люди пришли добровольно, что они, рискуя своей жизнью, каждый день идут в бой. И я скажу так: мне как министру внутренних дел не стыдно за наших добровольцев, ушедших воевать.

Сегодня у нас погибли несколько сотрудников полиции в одном из направлений. Я хочу выразить соболезнования родным погибших. Героически погибли работники подразделений Киевской области при выполнении боевого задания. Разведчики.

К сожалению, это война, есть "Ланцеты", которые, к сожалению, попадают, есть шквал огня врага, накрывающий наших бойцов. Мы уничтожаем их технику, уничтожаем много и живой силы противника. Но любая война предполагает, к сожалению, такие жертвы. Мне очень часто задаются вопросы: "Гвардия наступления для разгона демонстрации создавалась?". Объясняю, что, конечно, нет. Это люди, защищающие государство и освобождающие наши территории.

Мы теряем, к сожалению, людей. Пополняем наши подразделения и снова теряем. Наши люди, которые вернутся с фронта после войны, это будут такие же бойцы, наши герои, наша гордость, как и все военные. И, конечно, они должны получить должную социальную защиту, лечение, реабилитацию.

– В интервью "Радио Свобода" вы сказали о том, что после войны бригады "Гвардии наступления" расформируют. Но на время она останется работать на деоккупированных территориях Донбасса и Крыма, когда мы их освободим. Как вы видите ее работу, на какие сроки?

– Пока не будет полностью установлена украинская государственная власть на этих территориях. На деоккупированных территориях Вооруженных сил не будет, там будут подразделения Национальной гвардии, пограничной службы и полиции. Эти люди, обладающие опытом боевых действий, как раз и должны выполнить функции стабилизации обстановки на этих территориях и соблюдения законности на этих территориях.

– Министерство по вопросам реинтеграции временно оккупированных территорий заявило, что сообщение о ликвидации должности Уполномоченного по лицам, пропавшим без вести при особых обстоятельствах, не соответствует действительности.

В то же время в Минреинтеграции отмечают, что состоялось межведомственное совещание, в ходе которого рассматривался вопрос о переходе функционала относительно пропавших без вести от Минреинтеграции в МВД, Минобороны и Координационный штаб по вопросам обращения с военнопленными. Какие функции планируется передать МВД?
– Ведение реестра лиц, пропавших без вести при особых условиях. Полноценное. Фактически этот реестр создавало МВД. Наполняем мы. Но уполномоченному прописали функцию верификации. То есть наши специалисты вносят людей, которые по уголовным производствам проходят как пропавшие без вести, а галочку об окончательном внесении в реестр должен поставить Уполномоченный. Это очень тормозит работу. Это не делается так быстро, как хотелось бы.

Кроме того, номер телефона для консультаций – тоже у Уполномоченного. Недавно по телевидению вышел сюжет с критикой МВД. Люди не могли дозвониться для получения информации о состоянии рассмотрения заявки. Но ведь колл-центр не в МВД. Поэтому чтобы не было разъяснений, чтобы не путать граждан, которые и так в поиске своих родных, мы решили замкнуть весь процесс на нас. И колл-центр, и верификация в реестре лиц, пропавших без вести при особых обстоятельствах, должны быть в единой сфере ответственности. МВД берет ее на себя. Также мы будем иметь уполномоченных своих лиц Министерства внутренних дел, которые будут работать в регионах и будут общаться с родными пропавших без вести бойцов.

– ГБР начато расследование по факту взрыва на территории Государственного научно-исследовательского экспертного криминалистического центра МВД Украины, в результате которого погибли 4 работника экспертного учреждения. Проводит ли МВД внутреннее расследование по поводу произошедшего? Пострадали ли при взрыве и пожаре материалы или предметы, направлявшиеся в Центр для проведения экспертиз в рамках уголовных производств?

– Внутренняя проверка продолжается, конечно. Руководитель ГНИЭКЦ отстранен от исполнения должностных обязанностей. Погибли наши сотрудники. Надо точно разобраться в ситуации. Прежде всего, чтобы такого больше не произошло. Взрыв и последующий пожар произошли в складском помещении. На том складе была гуманитарная помощь, много пластика. В частности и специальные пробирки для набора биологических образцов. Там не было никаких предметов, представляющих интерес в других уголовных производствах. Если проще, никакие вещественные подтверждения не сгорели.

Татьяна Бодня, "Цензор.НЕТ"