Пока депутаты не побывают на передовой — ничего не изменится, — военный

Какая была война в 2014-м

Война в 2014 году казалась жесткой. Мы тогда не знали, что она бывает разной. Были обстрелы, были жесткие бои под Дебальцево, был Иловайский котел, Донецкий аэропорт. Были и послабее бои — такие, как при Широкино. Эта война намного жестче.

Когда я вернулся из АТО, то слышал: вас туда никто не посылал. Когда оформлял льготы, мне лично человек на государственном посту сказал: «Мы вас туда не посылали». Если бы это был мужчина, то я бы, конечно, дал по физиономии. Это была женщина, но все же госслужащая! Жаль, когда слышишь такие вещи, когда тебе человек такое говорит.

Есть люди, которым этого не понять. Может, кто-то и ждал того «русского мира». Но нам он не нужен, поэтому делаем, что делать. Чтобы их мечта не осуществилась.

О возвращении в армию в 2022-м

Я понимал, что такое война и полномасштабное вторжение — это не шутки. Понимал, что будут захвачены города, будут захвачены деревни. Мы еще с 2014-2015-го осознавали, что война за один день не закончится. Мы сознательно пошли воевать. Мы знали, куда мы идем.

Многие показали в этой войне свое настоящее лицо. В частности, те, кого ты считал другом. Эта война расставила многое на свои места. Теперь понимаешь, кто твой настоящий побратим, а кто нет. Тогда люди шли сознательно – кто понимал, что происходит.

Мы все боимся, потому что это жизнь. Каждый хочет жить. Но чтобы нормально жить в гражданской жизни, нужно что-то делать для этого. Мы тоже не вечны, мы тоже заканчиваемся, у нас каждый день потери. Есть раненые, погибшие. А замены нет. Уже год, как мы заехали, до сих пор мы без ротации, без ничего. Мы постоянно на «нулях».

О штурмах

Свой первый штурм я очень хорошо помню. Мы попали тогда в Великую Новоселку, были откомандированы в 37 батальона и штурмовали Новодонецкое.

Когда напрямую идет штурм — ты на адреналине. Ты просто делаешь ту работу, которую должен делать, чтобы сохранить жизнь личного состава, чтобы себя не подставить под пули и обстрелы. А выводы начинаешь делать, когда уже все кончилось.

Не боится, как говорится, только полный дурак. У каждого человека есть чувство страха. Каждый понимает это. Кто-то показывает этот страх, а кто-то не показывает. Но, поверьте, у каждого сердечко бьется гораздо быстрее, чем когда в обороне стоишь или где-нибудь в тылу.

Мы анализируем каждый штурм, работаем над своими ошибками. Однако как бы идеально ты ни планировал, никогда не получается, как задумал. Когда мы выходим, все это обсуждаем. Проходим согласование, на полигоне занимаемся, когда есть время. Делаем вывод из предыдущего штурма – и следующий планируем уже по-другому. И так каждый штурм.

Штурмы никогда не бывают одинаковыми. Анализируешь все. Так же и людей подбираешь. Выбираешь таких, кто знает, куда идут. Понимают, зачем это делается. Туда силой не тянешь. Чтобы пойти на штурм, человек сознательно должен этого хотеть. Тогда результат удачный.

Уже потом мы присоединяем новеньких в группу, где есть 5-6 более опытных бойцов. Присоединяем одного «карандаша» — так называем еще необстрелянных — тот постепенно втягивается.

Также смотрим, кто вытягивает по состоянию здоровья, кто психологически вытягивает. Есть люди, психологически не готовые идти на штурм. На оборону они согласны, выполняют свои задачи — в окопах, в траншеях. А к штурму психологически не готовы. Многие люди ломаются, когда есть потери. Хорошо, если «трехсотые»; плохо, когда «двухсотые». Тогда уже труднее: многие после этого не готовы на штурм идти. Они остаются на обороне.

О мобилизации

Я более благосклонен к тому, что воевать должны все. Мы уже физически истощены. Должна быть более жесткая мобилизация, чтобы было больше подразделений, больше бригад, батальонов. Как в 2014–2015-м: мы заходили на 45–65–90 суток, а потом на время нас выводили, потом снова заходили. Было бы чуть полегче.

Тогда немного человек отдыхал — и психологически, и физически. Сейчас нам не хватает этой замены, чтобы немного вывести людей, доукомплектовать, отдохнуть. Вот для этого и нужна мобилизация. Жесткая мобилизация.