Письмо из Луганска: Кому эпидемия, а кому мать родна

Письмо из Луганска: Кому эпидемия, а кому мать родна

Я выхожу из дома раз в неделю. Поначалу думала, что это счастливая жизнь, а спустя несколько недель мне стало казаться, что это плен. 

Вообще, мы и раньше могли не часто выходить из дома, чем очень гордились – жизнь в частном доме казалась жизнью в загородном доме, внутренних резервов которого хватало на основные нужды. В доме всегда был запас муки, сахара и круп, в погребе была домашняя консервация, а прогулки по окрестностям заменяли выходы в свет.

И если бы не мировые новости, такая жизнь казалась бы сказкой. Но новости нагнетали чувство тотальной тревоги – как жить? Что дальше? И редкие, раз в неделю, вылазки в город за провиантом стали маркером перемен.

Вначале маски носили по желанию – скорее из солидарности мировым новостям, как показатель социальной ответственности некоторых граждан. После их стали носить все больше и больше, но все еще по желанию, если это не касалось работников контактной сферы вроде продовольственного магазина. Хотя даже в магазинах кто-то носил маску, а кто-то скорее имитировал – держал ее спущенной на подбородке.

После неожиданно ввели обязательное ношение масок для всех – и для продавцов и для покупателей. И даже не просто ношение масок – без маски продавцы отказывались обслуживать покупателей, чем озадачивали поначалу. И пояснение было вовсе не о сохранении здоровья или предупреждении вируса, а самое простое: «Я не хочу платить штраф, если обслужу вас без маски». И вместе с этим появились сотни уловок от тех несчастных, чья деятельность не входила в перечень допустимых к работе в условиях карантина. Торговать начали с запасных выходов, с доставкой на дом, за углом, нелегально. И выдавать товар в ремонтных мастерских начали также через форточки, с запасного выхода, за углом.

Странно, что вместе с предписанием носить маски, ограничение в посещение кладбищ на пасхальные праздники носило скорее рекомендательный характер. То есть «глава» нас как бы предупредил, что нежелательно, что все на наше усмотрение – как мы решим. А что решать, если испокон веков все здесь святили паски в церкви и ходили на Пасху на кладбище. И сама обстановка этому способствовала – повсюду торговали искусственными цветами, наборами для пикников и одноразовой посудой, что само по себе странно в свете запретов.

На биг-бордах реклама пасхальных наборов, в супермаркетах торговали на дополнительных лотках пасками и одноразовой посудой, а вместе с тем идти на кладбище или нет на наше усмотрение. И все усмотрели по-своему – пошли и в церковь на всюношную службу, и на кладбище в Пасхальное воскресенье.

А вот 21 апреля появился официальный запрет посещать кладбища кроме церемонии погребения. Отчего-то после Пасхи. То есть все успели и на кладбище сходить, и запрет есть – в каждом пункте галочки стоят: и люди не обижены, и указ издан. Запрет, правда, спустя пару дней только появился, но народ это не обозлило против «главы» – все же понимают, что ему здесь жить и работать, и портить отношения с электоратом ему не стоит.

Из нового – появился модный термин – социальная дистанция. Наряду с торговлей за углом и массой нарушений. Появились штрафы от прокуратуры на торговлю непродовольственными товарами. И вместе с этим появились слухи о том, что так пополняют казну – быстро, удобно, в рамках закона. Появился новый страх от неопределенности – что дальше? И слухи, что жить так нам еще полгода – кто-то где-то что-то слышал, а слухам здесь верить привыкли куда больше, чем официальным новостям. 

Черненко Ольга