Как я провела ночь с журналистом телеканала Россия-1

Читать на русском

Эту ту самую историю рассказывает журналистка Анастасия Беляева. Анастасии повезло — она провела 8 часов в замкнутом пространстве в компании другого журналиста, работника телеканала «Россия-1».

Это далось девушке нелегко: она переживала, ведь зачастую отношение к федеральным телевизионщикам ничуть не лучше, чем у Дмитрия Киселёва — к геям. Но это не круто, это дегуманизация.

Если поговорить с ними 8 часов, послушать, что они поют, откуда у них на руках шрамы, а в паспорте отметка о депортации, можно чуть лучше понять всю нелепость того, что сейчас происходит. Если у вас тоже было странное переживание и невероятное событие — скорее дайте нам о нём знать.

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ

В ночном поезде 019 (Санкт-Петербург — Москва) в 13 вагоне часто ездит один карлик. Он садится в поезд в неизменном зелёном камзоле с золотой каймой и в чёрной пиратской шляпе. На вид ему лет пятьдесят, рост сантиметров семьдесят. Непропорционально большая голова с ещё более непропорциональном носом. Большие и добрые выцветшие глаза.

Но в моем купе вместо карлика сидит высокий блондин. Зализанные гребешком волосы, толстые линзы в очках и зреющий животик.

— Знакомься, — говорит моя подруга Анна, — это Денис, журналист «России-1»!

— Денис, — тяжело приподнявшись, протягивает мне руку парень.

— Настя. Как работка? Не тошнит?

— Тошнит. Очень.

Дениса срочно вызвали в Москву в связи с убийством Немцова. Однако за день в Питере он успел хорошо повеселиться, денег на самолёт не хватило, Денис выпивший.

— О, смотрите — это мой боевой Донецк! — он закатывает рукава дорогой рубашки и вытягивает вперёд руки.

Длинные шрамы до локтя поверх татуировок. Порезы явно глубокие, и широкие розовые рубцы только начинают затягиваться.

— Это, блин, ополченцы делают там самодельные ружья из гаечных ключей, больших таких. Чё-то к ним приваривают, припаивают, начиняют. Ну, мы с оператором взяли одно такое, спрашиваем: «Чё, стреляет?». Он говорит: «Да вроде как да». Спускаем курок, осколки во все стороны, оператору брови прямо сбрило, а мне — вот. — Денис откидывается и спускает рукава обратно.

Несколько месяцев назад его депортировали с Украины. Он показывает соответствующую печать в паспорте, потом достаёт персональный пропуск-удостоверение на ВГТРК.

— Нам там жизнь спас водитель, гражданский. Мы от блокпоста только отъехали, едем-едем, а он вдруг останавливается: «Мужики, свистит, кажется, что-то». Сидим прислушиваемся, тут сигнальная ракета взлетает. Он такой: «Быстро из машины все! Сейчас будет обстрел». Мы с дороги бежим в разные стороны, кидаемся в кусты на обочине. А он ключи вытаскивает. Ну и тут снаряд прямо в машину эту и прилетает. Мы сорок минут в кустах пролежали. Потом пешком обратно до блокпоста. Погиб он.

Добравшись до населённого пункта, съёмочная группа стала расслабляться, а заодно отмечать день рождения Дениса. Совсем расслабившись, решили скататься в Киев на денёк.

— Ночью поезд останавливается, входят мужики в камуфляже с оружием, без шевронов. Проверили паспорта. «Москвичи — все на выход». Нас и ещё пару человек построили и попёрли. Ты посмотри, посмотри паспорт: депортировали прям в день рождения! Денис снова и снова показывает штамп о депортации, листает на основную, показывает дату рождения, и обратно. Счастливый билет. Я, конечно, звезда российского телевидения, но семьи нет, есть родители за Уралом, деньги — опять-таки. Но я для себя так решил: если до 25 не убили, то и не убьют.

— То есть ты едешь туда, понимаешь, что за продукт делаешь, жизнью рискуешь, и всё это ради денег?

— Ну… да. Получается, что да, — Денис пожимает плечами.

ГОЛУБОЙ ЭТАЖ

— Сваливать из этой страны надо. Вот думаю, ещё немного поработаю и уеду в Ригу. Вон Тимченко всю команду туда перевезла, работают, нормально.

— Ну, тебя они к себе вряд ли возьмут.

— Ну да, да. Хотя я знаю их всех, чё ты думаешь? Всех крутых журналистов: Ваню Колпаков, Рому Супера, Тихона Дзядко… А в Риге? Да мне хватит денег ничего там не делать!

— Я думаю, ты никуда не уедешь, а в понедельник снова пойдешь сжигать сердца геев.

— Киселёв, кстати, гей. И Соловьёв. Наш 4-й этаж в здании так и называют — голубым.

Денис рассказывает, что всегда хотел быть подальше от политики. Но прошлой зимой всех собрали и сказали, что впереди 5 лет полного ада, кто против или не хочет во всём этом участвовать — милости просим на выход.

— А куда я пойду? Я умею делать только это, работать телевизионным журналистом. Слезу у меня из народа ещё вышибать хорошо получается. Вот прямо из камня выжать могу. Я специалист по заставкам непосредственно перед выпуском новостным. Ну, знаешь, такие — эмоциональные. Ещё некрологами занимаюсь. Делаем их впрок.

— И на Путина некролог есть?

— Конечно.

Четвёртым с нами едет 20-летний парень: худой, тонкая шея, борода, круглые очки — студент-дизайнер. Зовут Илья. По большей части он молчит и наблюдает. Иногда шуткой поддерживает разговор. Он по одной достаёт из большой кожаной сумки банки пива, каждый раз аккуратно застёгивая молнию.

После шестой банки в нём что-то меняется, а может, мы его просто достали: «Послушайте, я вот вообще не понимаю, о чём вы тут говорите! Вот эта вот журналистика, деньги, честно/нечестно… Эти Немцовы, Максимовские, Суперы… — я никого из них не знаю, они мне ни о чём не говорят. Вы обсуждаете вещи, которых не существует. Ведь есть же люди, которые делают конкретное дело, производят конкретный продукт, строят дома… А всё то, что обсуждаете вы…».

ДЕРЕВЯННАЯ ГОЛОВА

В Твери Денис запел:

«Я прощаюсь со своей головой,

Я кладу ее в воду — плыви, дорогая.

Повезет — тебя выловит кто-то другой

В худшем случае — выловит кто-то другая».

Я закрываю глаза, и от всего Дениса остаётся только этот голос, который поёт. Долго и натужно.

«Моя деревянная голова!

Плыви, чтоб не видеть твои глаза,

Плыви, чтоб не слышать твои голоса!

Прощай, деревянная голова…».

— Мне никогда не было так хорошо и плохо одновременно, — куда-то в окно говорит Денис.

За восемь часов он не задал нам ни одного вопроса. Он знал лишь наши имена и что мы его коллеги, работающие не на телевидении. Поезд остановился на Ленинградском, состав мягко и резко качнуло назад. Кажется, никогда мне не было так хорошо и плохо одновременно. Мы сидели в тишине, в коридоре шумели. Но вот суматоха стихла. Постучалась проводница: «Выходите, мы уже на уборку едем!». Просидели ещё минуту молча.

— Пора, — выдохнула я.

На опустевшем перроне стоял карлик в зелёном камзоле. Он поднял на нас взгляд, снял с плеча маленький самокат, разложил его и поехал вдоль тринадцати вагонов.

Автор: Анастасия Беляева, БАТЕНЬКА.РУ