Смертельна втома: Краматорськ напередодні втечі сепаратистів

Смертельна втома: Краматорськ напередодні втечі сепаратистів

Корреспондент "Украинской правды" провела два дня в заблокированном боевиками Краматорске накануне освобождения.

На дорогах в Краматорске почти нет машин. Горожан тоже не видно. Все магазины закрыты.

"Здесь за полчаса до того, как вы приехали, была тревога – опять бомбили", – рассказывает местный житель Артем. Он согласился поселить нас в квартиру к другу, который недавно сбежал из Краматорска за границу.

Артем выглядит смертельно уставшим. Вскоре становится понятно, почему.

"Ну как прошел день?" – интересуюсь у Артема.

"День? Тебе с двенадцати ночи рассказывать? – отвечает он, печально ухмыляясь. – Тут по часам все. В двенадцать здесь стабильно начинают стрелять. Как в "Золушке".

Брошенная квартира выходит окнами на Славянск и гору Карачун. Из окна видно, как над горой разрываются снаряды. Где-то вдалеке громыхает.

"Знаете, что делать, когда начинается обстрел? – флегматично спрашивает Артем. Я мотаю головой: еще не знаю. – Сразу прячьтесь за стену, которая за туалетом. Чтобы от окна тебя отделяло две стены. А лучше залечь в чугунную ванну".

Артем рассказывает: сегодня сепаратисты заявили, что на площади, где располагается штаб "ополчения", будут выдавать пенсии. Но в тот день снаряд попал в здание прямо за штабом – и, конечно, никаких денег никто не выдал.

Он считает, что в Краматорске стреляют только местные – "повстанцы", как он их называет, – а украинской армии и Нацгвардии в городе нет. Правда, подтвердить или опровергнуть это предположение невозможно: сепаратисты свою причастность к выстрелам, естественно, отрицают, а их противников не видать.

"У меня подозрение, что повстанцы этой долбаной республики сами стреляют по жилым кварталам, чтобы людей в страхе держать. Чтобы потом эти женщины с детьми сами бросались под танки и останавливали украинскую армию", – предполагает он.

Телевидения в Краматорске уже нет – третьего дня завалилась вышка. Радио тут только одно. Впрочем, местным жителям, кажется, уже не хочется никаких новостей: от выстрелов они все равно не спасают.

"Сейчас уже все очень устали от этого. Даже мой папа был за республику, но когда блокпост сепаратисты перевели под его дом, мнение свое поменял, – продолжает Артем, вздыхая. – Теперь он постоянно сидит в погребе на стульчике и ждет, когда начнут стрелять".

Прямо под домом, где мы поселились, располагается станция с хлором. Нас предупреждают: если вдруг снаряд попадет туда, нам придется, мягко говоря, несладко. Мысленно надеюсь, что снаряды пролетят мимо.

"Смотри, вон там – микрорайон Лазурный. Это наш Чернобыль, – рассказывает Артем. – Его основали в 86-м году, тогда же, когда произошла авария на ЧАЭС. А есть у нас микрорайон Чечня – его основали, как раз когда Чеченская война началась. Видимо, суждено нам было в такую ситуацию попасть…"

На днях Артема пытались задержать в городе сепаратисты. Обещали отвести в "подвал" и "серьезно поговорить". По его словам, в таких ситуациях нужно держаться спокойно.

"Они как дикие звери: чувствуют страх и агрессию, – объясняет Артем. – Когда меня задержали, мы стояли перед ними сдержанно, так, будто ничего особенного не происходит. И они просто не знали, что с нами делать. Так и отпустили. Непередаваемое чувство…"

В Краматорске на улицах почти нет людей – оттого кажется странным, что по моим следам долго идет неизвестный мужчина. Говорят, такое здесь уже не редкость. У сепаратистов в городе много сторонников, которые устанавливают слежку за подозрительными людьми и "новенькими". За мной, видимо, следят как за "новенькой". Или это просто паранойя. В такой обстановке паранойя возникает очень быстро.

В одиннадцать вечера гремит взрыв. Из окна видно, как на Карачуне разгорается вспышка. Раздается очередной взрыв, за ним еще один: работает артиллерия. Под ногами начинает подрагивать пол. Вдруг вдалеке срабатывает сирена, а за ней включается сирена где-то сразу под нашим домом. Жуткий, страшный вой. Автоматически прячусь за стену за туалетом, хоть и осознаю, что вряд ли снаряд влетит именно в мой дом.

С этой сиреной горожане живут каждый день. Почти никто не спит. Под такие звуки спать просто невозможно.

Сирена стихает так же неожиданно, как началась. Но в ушах до сих пор стоит гул.

В тишине начинает кричать какая-то птица, и этот крик совсем не похож на птичий. Звук такой, будто где-то рядом вылетает пуля. В Краматорске, кажется, все звуки искажены. А у людей за те два месяца, что здесь ведутся боевые действия, искажено сознание.

В подъезде дома, где мы провели тревожную ночь, живет целая свора котов: Пятнашка, Черныш, Серый, Огонек… Все они были оставлены хозяевами, решившими покинуть Краматорск.

На моих глазах очередная семья забирает вещи из дома.

"Уезжаете?" – спрашиваю я у девушки, которая заталкивает чемоданы в лифт.

"Уезжаем, – резко отвечает она. – Но скоро вернемся, вы не думайте".

*   *   *

…Из Краматорска мы двинулись дальше – в сторону Славянска. По дороге, на повороте к не занятому сепаратистами Святогорску, я увидела яблоневый сад, вокруг которого расставлены фигуры лебедей, вырезанные из автомобильных покрышек. Эти фигуры сделал дядя Коля. Он недавно перебрался в деревню из Краматорска, где работал на металлургическом заводе.

Дядя Коля вышел к нам, широко улыбаясь, в джинсовой панамке с надписью "Marlboro" – и сразу предложил посмотреть на его черепах. Их у него четыре: цепляются на удочки местным рыбакам, а те приносят их дяде Коле, зная, что тот сможет позаботиться.

"Вышел на пенсию, а заниматься чем-то надо. Вот и развожу живность, а жена раскрашивает домик, чтобы любо было смотреть", – объясняет мужчина.

Дядя Коля рассказывает, что мимо его дома постоянно проезжает военная техника. Если кто-нибудь эти машины подрезает, начинают стрелять, говорит он. Бывает, пули попадают и по домам, но никто здесь на это особого внимания уже не обращает.

"Вообще не люблю говорить о политике. Когда-нибудь все утрясется, и ненависть забудется. Я лучше буду цветы разводить и черепах, так гораздо спокойнее", – говорит дядя Коля.

В его доме на лавочке стоит старый граммофон, а рядом с ним – стопка пластинок. Жена Татьяна включает проигрыватель, и начинает петь Высоцкий.

"Телевизор у нас уже давно не работает, новости не смотрим, – говорит она. – Зато решили переслушать Высоцкого и поняли, что он поет прямо о том, что сейчас происходит. Вы только послушайте!"

"И все же, как вы относитесь к тому, что сейчас происходит?" – спрашиваю я дядю Колю. Он загадочно улыбается.

"Знаете, в 1974-м я был на Западной Украине у сестры, – рассказывает он. – Однажды она повела меня в поле и сказала: вот, это мое поле. Я ей говорю: да какое же оно твое, это же советское все! А она отвечает: вот когда все закончится, оно опять будет мое. Так и произошло. А теперь у нас то же самое происходит, что у них тогда".

Напоследок, когда мы покидали дяди Колин дом с лебедями, вырезанными из шин, он произнес: "Моя бабушка, западенка, всегда говорила, что сила Украины – в единстве. Так что мы будем жить дружно, вы не переживайте!"

На следующий день сепаратисты покинули Славянск и Краматорск и отправились в сторону Донецка.

Сирена здесь больше не воет, а птицы поют уже без всякой тревоги.

Смертельная усталость скоро пройдет. В эти города вернется жизнь.

Екатерина Сергацкова, специально для УП